С того вечера прошло восемь лет.

Время, которое понадобилось Марино, чтобы примириться со своей болью.

– Я поднялся к тебе, чтобы сообщить… – в какой-то момент со вздохом произносит Марино.

– Постой, сначала я, – прерываю я его.

Он смотрит на меня с любопытством. Щеки его раскраснелись, и он тяжело дышит.

– Эта девушка ждет ребенка. Я хотел, чтобы ты знал это прежде, чем ты что-нибудь скажешь…

Марино на секунду застывает, так и не донеся до рта бокал с вином, и затем ставит его обратно стол.

– Она хочет его оставить?

– Говорит, что да.

– Я был прав: нам не нужно было вмешиваться. Я уже стар и устал слушать о чужих проблемах.

– А что мне нужно было делать? Я просто помогаю бедной женщине.

– Ты во всем этом уже по уши увяз. Одно дело – письмо и совсем другое – оставлять ее у себя ночевать.

Наш недавний хохот теперь кажется мне далеким воспоминанием.

– А если бы он об этом узнал? – продолжает он.

Ну да, трудно представить, чтобы наш добрый Марино не начал трястись в самый ответственный момент.

– Не волнуйся, я уже заставил его слегка поджать хвост.

– Ты сумасшедший, ты это знаешь? Ты всего-навсего бедный старик, и рано или поздно тебе придется с этим смириться и принять это как данность.

– Нет, я решил, что ничегошеньки я принимать не буду. Если старости захочется меня одолеть, ей придется потрудиться, да так, что с нее семь потов сойдет!

Марино ошеломленно смотрит на меня, в то время как я наливаю ему уже который по счету бокал вина.

– Ну так что? Что ты должен был мне сообщить?

Поставив бокал на стол, он со значением смотрит на меня, а потом торжествующим тоном заявляет:

– Я принес тебе письмо, нам с Орацио удалось его распечатать!

То, что для всех в мире является самым обычным действием, для нас превращается во взятие неприступной вершины. Честно говоря, новым технологиям в своем развитии следовало бы проявлять больше уважения к пожилым людям. Я беру конверт и кручу его в руках. Со мной часто бывает, что мощный порыв первоначального энтузиазма потихоньку слабеет, пока не становится похож на легкий весенний ветерок. Я вновь берусь за бутылку и разливаю нам по капле остававшегося на донышке вина. Марино не сопротивляется, теперь он на моей стороне.

– За спасение Эммы, – произносит он, затем поднимает бокал и протягивает его к моему.

Он так счастлив, что может оказать помощь этой девушке, попавшей в трудное положение, что я просто не в состоянии открыть ему правду – что письмо, написанное им ценой таких усилий, окажется в мусорном ведре уже через секунду после того, как за ним закроется дверь.

– За спасение… – повторяю я.

Мы чокаемся, а потом я провожаю его к двери. Может быть, стоило бы проводить его до квартиры – мне кажется, он хорошо захмелел. Но я и сам такой же, и я тоже старик. Вот только в отличие от Марино я делаю все, чтобы об этом забыть.

Я выкидываю письмо в мусорное ведро и возвращаюсь в гостиную. До тех пор, пока ты не испытаешь боль на собственной шкуре, ты не можешь ее понять. Но при этом сколько же людей бездумно разбрасываются словами «я тебя понимаю». «Да ни хрена ты не понимаешь, мой миленький», – вот что нужно было бы им ответить. Я играл в детские игры, в полицейских и воров, тогда как Эмма противостояла реальной жизни.

У меня кружится голова. Я растягиваюсь на диване и укутываю ноги пледом. Потом прикрываю глаза, не обращая внимания на запах плесени, идущий от шерсти. В этом доме все, даже вещи, пахнет старостью. Нужно просто к этому привыкнуть.

По собственному разумению

Только я успел задремать, как снова раздается звонок в дверь. Нет мне больше покоя, и я сам сделал все, чтобы этого добиться: теперь стоит мне только пристроить мою усталую задницу на диван, как тут же кто-то должен припереться по мою душу. На этот раз это и вправду Элеонора. Вцепившись в свою палку, она смотрит на меня снизу вверх и начинает:

– Там ко мне сейчас поднимается агент по недвижимости. Ты мне тогда сказал, что я могу тебя позвать…

Я провожу рукой по лицу и иду накинуть на плечи куртку. Когда я возвращаюсь на лестничную площадку, то человек, занимающийся продажей недвижимости, уже стоит в прихожей квартиры Витальяно в сопровождении молодой парочки, озирающейся вокруг с растерянным видом. Я стою у них за спиной, пытаясь по возможности вдыхать воздух ртом, пока агент не замечает моего присутствия и резко не оборачивается.

– Это мой друг, – говорит кошатница.

Агент протягивает мне руку, я отвечаю ему рукопожатием, вместе с тем разглядывая его и его клиентов, из приличия мне улыбающихся. Мне бы очень хотелось уточнить, что Элеонора мне и в самом деле всего лишь подруга и что я никакого отношения не имею к страшной вони, которая царит здесь повсюду, но у меня есть дела поважнее: пока парочка бродит по комнатам в компании Элеоноры, я беру этого типа под руку и заявляю:

– Мне нужно с вами поговорить.

Он внимательно смотрит на меня:

– Я вас слушаю.

– Как идут дела с показами квартиры? Короче, есть кто-нибудь, кто действительно ею заинтересовался?

– На данный момент пока еще нет, но здесь хороший квартал, респектабельный дом, так что кто-нибудь, кто захочет купить квартиру, обязательно появится, нужно только подождать. Конечно, если бы синьора позволила бы нам увидеть квартиру в более подобающих условиях, то все было бы проще, – заключает он шутливым тоном.

Я же вовсе не намерен шутить.

– Да, вот как раз этот момент я и хотел с вами прояснить. Я – человек терпеливый и понимающий, и я понимаю, что всем нам нужно работать, но если вы еще хоть раз удосужитесь давать советы синьоре, что ей нужно делать в ее собственной квартире, то я вышвырну вас за дверь – вас и ваших милых клиентов.

Фальшивая улыбка моментально слетает с его лица.

– Я говорил это для ее же блага. Чтобы упростить продажу. Я просто выполняю свою работу.

– Прекрасно, выполняйте свою работу и не суйтесь с вашими предложениями, если вас не просят.

Он опускает голову.

– К тому же хотите знать правду? У синьоры нет ни малейшего намерения продавать квартиру.

– Я не понимаю…

– Все вы понимаете, ведь вы же не дурак. Вам прекрасно известно, что заказ на продажу квартиры поступил не отсюда. И хорошо знаете, что для пожилой женщины видеть каждый день у себя дома посторонних не доставляет никакой радости.

– Послушайте, я не знаю, кто вы такой, я всего лишь действую в рамках данного мне