– Может, поесть хочешь? – предложил атаман.

На столе в глубоком блюде, укрытом белоснежной марлей, лежало несколько кусков аппетитного белого хлеба, который буквально притягивал взор. Рот невольно наполнился обильной слюной. Ел только утром, но отведанное полноценным завтраком назвать было трудно – всего-то два сухаря! – запил теплой водой и пошел в караул, где простоял несколько часов.

Не без труда отвел от кушаний взгляд и равнодушным голосом, как ему очень хотелось верить, произнес:

– Не хочу. Перекусил уже.

На губах щекастого появилась добродушная ухмылка. Второй, тот, что был в гражданской одежде, изобразил нечто похожее на улыбку. Прежняя серьезность отступила. Может, это вовсе и не инквизиция, а обыкновенный разговор единомышленников.

– Ну, если ты не хочешь… У меня к тебе будет пара вопросов, – заговорил Кандиба. – Контрразведка москалей тебя допрашивала, когда задержали?

– Допрашивали, только я им ничего не сказал.

– Тебя били?

– Нет. Не успели, наверное… Сказали, что еще допросят. Если бы не эти уголовники, – Головня печально покачал головой, – мне бы оттуда не выбраться.

– Как тебе удалось сбежать? За двести лет из Станиславской тюрьмы никому не удалось выбраться. Мы ведь тебя уже того… похоронили! Сам ведь знаешь, что с нашим братом они там делают… Особенно не церемонятся.

Свирид Головня посмотрел на человека в польском обмундировании, а потом перевел взор на добродушного толстяка, сцепившего на животе пальцы. В присутствующих не было ничего зловещего и ничего такого, что могло хотя бы насторожить или вызвать какое-то отторжение. А толстячок и вовсе душка, будто бы сельский священник – перед таким только исповедоваться!

– Знаю… Мне повезло, – честно отвечал Свирид Головня, – со мной в камере сидели трое уголовников. Они сумели устроить побег, ну и меня с собой прихватили.

– Устроили, говоришь… Интересно. Это каким же образом?

– Главарь их сказал, что у них нет другого выхода, кроме как бежать оттуда… Все равно расстреляют. План они придумали… Один из них притворился, что ему плохо. Упал на пол, забился в конвульсиях, глаза закатил, а изо рта желтая пена повалила. Честно говоря, глядя на него, я и сам подумал, что он помирает. А второй стал колотить в дверь и кричать: «Начальник, человеку плохо». А когда надзиратель в камеру зашел и стал смотреть, что там с ним случилось, он вцепился ему в горло пальцами и задушил.

– Задушил, говоришь?

– Задушил… Надзиратель хрипеть начал, глаза у него закатились. Помер он. Даже ногами задрыгал.

Лица присутствующих как-то незаметно напряглись. Теперь он осознавал, что это не просто беседа соратников, решивших поговорить о былом, а самый настоящий допрос, от результатов которого зависит не только его дальнейшая судьба, а возможно, и сама жизнь. Перед ним сидели беспристрастные судьи инквизиции.

– Ладно, что было потом? – спросил краевой старшина, ободряюще посмотрев на Свирида.

– Их старший, он себя назвал Свояком, вытащил у надзирателя пистолет, надел его шинель, сказал, что прикинется надзирателем… Таким образом он вывел нас в коридор. В кармане шинели ключи от дверей были. Он дверь в коридоре открыл, и мы в тюремный двор вышли. А там машина грузовая стояла, зэков хотели забрать…

Свирид Головня умолк, припоминая события прошлых дней. Вроде бы недавно все произошло, а такое впечатление, что это дело далекого прошлого. В те минуты он даже не осознавал опасности происходящего. Только сейчас в полной мере осмыслил, что находился всего лишь в шаге от смерти. Грудь охолонуло – прикосновение костлявой ощущалось чувствительно.

Может оттого он попытался спрятать случившее в закоулки памяти, откуда выудить воспоминания будет непросто. А уж если они выбираются, так изрядно потрепанными и побитыми, лишенными многих неприятных деталей. Приходится напрягать память, чтобы вконец восстановить утраченное. Возможно, что это свойство человеческого мозга определять в небытие все худшее. Ведь сколько было перестрелок с красноармейцами, партизанами; не однажды его жизнь просто висела на волоске, а расспроси его о подробностях прошедшего боя, так он и не вспомнит и десятой части от того, что проистекало.

Свирид почувствовал, как дрогнули мышцы лица, когда он припомнил часового, стоявшего на вышке. Ствол винтовки был направлен точно в его голову. Ему даже удалось рассмотреть глазок дула, смотревшего на него черным круглым пятном. Понимал, что у него не хватит времени, чтобы укрыться или хотя бы заслониться руками от выпущенной пули. Отчетливо осознавал, что через мгновение его просто укроет тьма. Все произойдет очень стремительно, он даже не услышит прозвучавшего выстрела.

Но выстрел донесся…

Но между тем он продолжал стоять и ощущать жизнь в своем теле. Неужели часовой на вышке промахнулся? И в этот самый момент Свирид увидел, как часовой выронил из рук винтовку, громко ударившуюся прикладом о дощатый пол, и завалился на бок.

– Ты чего замолчал? – возвратил краевой старшина хрипловатым голосом в реальность. – Или припомнил чего?

– Да. Кое-что вспомнил, – признался Свирид.

Обстоятельно, выковыривая из памяти малейшие детали произошедшего, он рассказал и о том, что с ним произошло в последние сутки.

На некоторое время в блиндаже установилось молчание, нарушенное добродушным толстяком, которого Кандиба называл Графом.

– Что ты думаешь об этих уголовниках? Они могут нам пригодиться?

– Они будут нам полезны, – отвечал Головня без колебаний. – Эти уголовники так же не любят коммунистов, как и мы. На моих глазах они убили двоих и даже не вздрогнули.

– Посмотрим, как там пойдет… Значит, вы распрощались и ушли? – переспросил Кандиба.

– Точно так, – охотно отозвался Свирид. – Только я не сразу ушел. Постоял некоторое время, а потом за ними пошел в сторону Хворочей. Этой же ночью они магазин ограбили. Сейчас они в другое село перебрались.

Подняв лежащую на столе газету, Иван Кандиба спросил:

– Так, значит, это о них пишут? «20 августа в селе Хворочи был ограблен продуктовый магазин. Из кассы было изъято пятьдесят тысяч рублей, а также товаров на сумму более двадцати тысяч рублей. Сторож, охранявший продуктовый магазин, был убит ударом ножа в сердце. Предположительно преступниками являются трое уголовников, сбежавших из Станиславской тюрьмы».

– О них, – подтвердил Свирид Головня.

– Ты их не встречал больше?

– Нет.

– Где они могут быть? В Станиславе?

– В городе им находиться опасно. Сейчас там патрулей много. Где-то по селам бродят. Может, в Старковичах осели. Поселок большой, там затеряться можно. Может, дальше куда ушли.

– В Кривичах они могут быть? – неожиданно спросил третий присутствующий, до сих пор молчавший. Голос у него оказался густой и сильный. И уже по-простому, как своему, объяснил: – Объявились там трое каких-то ряженых, непонятно откуда взявшихся. Мы за ними присматриваем, но как бы они нам хлопот