Шрифт:
Закладка:
– Во имя Отца, оно живо! – с облегчением воскликнул Лаэдр и упал на колени.
Он не знал, как просить прощения у этого непостижимого для людского сознания величия, дарившего самоё себя даже теперь. По его лицу заструились слёзы, и стало больно дышать. И многим больнее ему было от осознания того, что это явление Мира просто не могло держать на него зла и потому заведомо прощало, чем даже от осознания горечи давнего преступления.
Стальной голос Вальтена вернул ему самосознание:
– Направь мою руку, Лаэдр! Направь её, как когда-то вы направили руку моего отца!
Не выпуская нить, жрец поднялся и посмотрел на короля. Вальтен буквально пылал Силой своего человеческого сердца, огнём искры Бога, вложенной в него. И мощь его намерения и мечты была сильнее – многим сильнее даже страха и ненависти Радднира. И как когда-то Сотар Раддниру, Лаэдр открыл Вальтену свою Силу, слил всё доступное ему волшебство и всю жажду искупления с этой волей, помогая своему новому королю выковать новое намерение в пламени Отцова Огня.
Вальтен устремился к Древу. Когда его рука легла на огромное копьё, которое не мог бы поднять и уж тем более вытащить ни один человек – таковым было его отражение по эту сторону Вуали, – оно дрогнуло, но осталось на месте. Лаэдр позволил себе усомниться на какие-то доли мгновения, и это едва не поколебало мощь выкованного намерения.
«Живи!.. Ради глупцов, призванных охранять тебя, ради них, которым ты по-прежнему отдаёшь себя, живи!» – беззвучно прошептал он.
Понемногу, нехотя копьё подчинилось непреклонной воле владыки Кемрана и медленно начало выскальзывать из разверзнутой раны. Потом что-то изменилось вдруг в самом пространстве – словно ослепительная вспышка затмила собой даже живший здесь вот уже так много лет яд. Когда Лаэдр поднял голову, он увидел копьё, ставшее привычным оружием в твёрдой руке Вальтена Завоевателя, и смутно издалека услышал радостный возглас королевы.
Король опустился на одно колено и склонил голову перед Древом. Как во сне Лаэдр улавливал слова, не предназначенные ни для чьего слуха.
– Всю мою жизнь я не знал даже, что ты существуешь, хоть и стремился ко всему тому, что ты воплощаешь к себе. Наше преступление перед тобой так велико, и всё же я прошу тебя: вернись к нам. Я, Вальтен, потомок Даннавара Победителя, даю тебе слово, что буду защищать тебя, пока живу, как того и требует наш давний забытый долг. Только вернись, умоляю… Пусть с тобой вернётся дыхание чудес, и земля печали запоёт вновь.
Жрец не знал, услышало ли Древо голос человека и его слова, но оно определённо услышало голос истовой мечты человеческого сердца… и отозвалось ей. Пространство дрогнуло, преломляясь, и сама реальность начала расслаиваться.
– Идёмте! – взволнованно воскликнула королева. – Быстрее!
Она подбежала к Вальтену, подхватила его под руку, удерживавшую нить, и потянула за собой. Это вывело короля из оцепенения, и он поспешил за девушкой. Жрец помедлил не в силах оторвать взгляд от Древа и от раны в могучем стволе.
«Сумеешь ли ты исцелиться со временем, великое? – подумал он печально. – Или вред, нанесённый нами, непоправим?»
– Возвращайся, Лаэдр! – крикнул король, когда жрец ощутил вдруг, что начинает терять себя где-то в слоях меняющегося пространства.
Голос Вальтена и нить Рианы остались единственно верным, надёжным якорем в зыбком танце слоёв реальности, накладывавшихся друг на друга в новом гармоничном сочетании. Лаэдр слышал перешёптывание нездешних голосов, улавливал в тумане тропы2 призрачное взлаивание и пронзительное леденящее кровь ржание коней. Кто-то словно подгонял его, хотя он уже не видел перед собой ни дорогу, ни короля и королеву. А потом – прежде чем тяжёлой волной прибоя пространство сомкнулось над ним – нить вывела его на знакомую твёрдую землю. Рука всё ещё судорожно сжимала нить. Будто во сне он видел, как Вальтен отбросил копьё, как они с Рианой заключили друг друга в объятия, как истаяли призрачные фантасмагорические силуэты на границах зрения.
Лаэдр обернулся и увидел то, чего уже не ожидал увидеть в своей жизни снова: тайную лесную тропу, ведущую к Древу Жизни Кемрана по эту сторону Вуали, совсем как когда-то. И не ухом, а каждой клеточкой своего существа он услышал то, чего уже не ожидал услышать: тихое, робкое журчание освобождённой крови земной, подобное мелодичному перезвону первых весенних ручьёв.
Морна выбежала из своего жилища. Лесное поселение гудело возбуждёнными голосами.
– Не может быть!
– Показалось ли?
– Но я узнаю это чувство!
– Лес, посмотрите! Лес просыпается!
– Нет, сам Кемран просыпается!
Верховная жрица Матери бессильно прислонилась спиной к стволу дерева, неуверенно сделавшего первый вдох после долгого зачарованного сна. Она смеялась и смахивала слёзы, и повторяла раз за разом, точно заклинание:
– Им удалось… удалось…
Тиллард вскинулся, растерянно озираясь по сторонам. Сон как рукой сняло. Да и как можно было спать, когда лес урчал, словно довольное древнее чудище, зевал и потягивался, сбрасывая липкую пелену чар. Дрожь земли была ощутима почти физически. Конь, дремавший на поляне, где они решили переночевать, возбуждённо заржал.
Менестрель поднялся и подошёл к своему соловому, успокаивающе погладил его и прислушался. Скакун был взволнован, но он испытывал не тревогу, а какую-то первобытную радость – ту же, что испытывало сейчас и сердце самого Тилларда, готовое разве что не пуститься вскачь.
– Да, мой друг, им удалось, – прошептал он. – И хотя не один год пройдёт, прежде чем Древо исцелится окончательно, но земля печали будет петь вновь.
Почувствовали неуловимые перемены не только все, кто пропускал сквозь себя волшебство, но и люди – по-своему. Язык сердца не всегда был подвластен разуму, но что бы ни случилось в эту ночь – ни для кого это не осталось незамеченным.
Впервые за долгое время ночь, раскрывшая искристые крылья над Кемраном, дышала полузабытыми чудесами, вспыхивала отблесками отгремевших давно легенд, шептала образами сказок.
Сотар тоже чувствовал это… и не мог поверить. Но среди всех его смешанных чувств радость была далеко не основной. Неужели глупец Лаэдр полагал, что гнев Вальтена не обрушится и на него? Вот уже не в первый раз верховный жрец пожалел о том, что милосердие было частью служения Отца, что ради высшего блага он не поступился жизнью старого соратника, едва только начал сомневаться в нём. Теперь гибелью Лаэдра можно было разве что пополнить чашу вины королевы Рианы в глазах народа Кемрана.
За один день не могло быть разрушено то, что возводилось годами. Человеческий страх и невежество по-прежнему были на его стороне, а они, как известно, способны были загубить даже самое прекрасное без всякой помощи Блуждающих Теней.
