мной. «Мусор», - авторитетно заявил он, указывая на длинный стол, с грудой инструментов, а затем - «не мусор», - указывая на скрипки и альты, уложенные в ряд на полках, а затем еще на два длинных стола, заваленных смычками и связками древесины пернамбуку, используемой для изготовления таких смычков, и, наконец, на виолончели, величественно стоящие в ряд у стены. «Понятно», - успела отозватьмя я, прежде чем он покинул комнату.

В большой куче среди инструментов находились ещё и потертые коробки, полные колышков, упоров для подбородка, насадок, мостов и инструментария для изготовления скрипок. Там же оказались стопки справочников, несколько футляров для скрипок и даже несколько картин сомнительных художественных достоинств со скрипками в качестве темы. Инструменты хранили на себе следы стольких травм и таких страданий, что напомнили мне иллюстрации в медицинском атласе службы скорой помощи. У них были трещины на животе и дыры в спине, отверстия с рваными краями, потрескавшийся лак и сломанные ребра. Некоторые из инструментов удерживались только резиновыми лентами, а у многих отсутствовали струны, насадки, колышки и даже шейки. И я подумала, что такое собрание было бы идеальным местом для учебной поездки студентов реставрационного класса Вольтини из Кремоны.

Я присоединилась к небольшой группе потенциальных покупателей, молча круживших вокруг стола. Создавалось впечатление, что мы находимся в приемном покое службы спасения скрипок после какой-то ужасной катастрофы, и посетители исполняют роль врачей, сортирующих пострадавших по тяжести их травм. Каждое искалеченное существо полностью поглощало их внимание, они тщательно осматривали его со всех сторон, и очень часто медленный и осторожный поворот инструмента в их руках сопровождался дребезжащим звуком, похожим на болезненный вздох. Некоторые из них были фабричными, некоторые простыми любительскими, а некоторые были сделаны безупречно, но безвозвратно испорчены. Была даже копия «Гварнери». Должно быть, скрипка когда-то обманывала всех своим фальшивым именем, потому что теперь у неё под провисшими струнами было прикреплено заключение с предупреждением: «Боюсь, что если у вас нет сертификата подлинности, это вряд ли будет Гварнери дель Джезу», выданное кем-то из Сотбис в 1978 году. С того момента владелец явно потерял к ней всякий интерес, потому что сейчас скрипка лежала одиноко, как потерянный пес в приюте, с повалившейся подставкой и порванными струнами.

Можно было подумать, что это уже и есть «дно» скрипичной жизни, но были ещё картонные коробки под столом и записи в каталоге, объясняющие, что в них заключено. В этом нижнем круге скрипичного ада были сплошь имена «старых итальянцев». «Шесть различных старинных полноразмерных скрипок Страдивари оцениваются в 60–100 фунтов стерлингов», - гласила запись в каталоге, описывающем содержание расползающейся по швам коробки. «Пять различных полноразмерных скрипок, включая скрипку Амати, оцениваются в 100–150 фунтов стерлингов» сообщала ещё одна запись. Был даже «Страдивари, Германия, 1810 год». Даже мои скромные познания позволяли заключить, что все инструменты, которые находились в коробках или сумках, были сделаны спустя много лет после смерти Страдивари, то есть когда скрипичные мастерские Кремоны уже были безмолвны и заброшены. У этих инструментов было столько же общего со своими старыми итальянскими образцами, сколько у синтетического «апельсинового напитка» с натуральным апельсиновым соком. Как стадо дряхлых ослов, эти бедные старые вещи годились только для того, чтобы их отвели в какое-нибудь тихое место и оставили в покое.

А вот на широких полках вдоль стены расположились инструменты, которые мой новый китайский знакомый назвал «не мусором». В их компании я чувствовала себя иностранкой, потому что все они были «немцами», «австрийцами» или «англичанами», а итальянских инструментов не было вообще. Только один раз, всего лишь один раз, кто-то взял красивую, но сильно потертую скрипку, провел смычком по струнам и сыграл прерывистую музыкальную фразу. Я подошла к этому человеку и спросила: «Разве никого не интересует, как они звучат?». Он в ответ обратил мое внимание на то, что я должна была бы заметить и сама - на большинстве скрипок нельзя было играть, потому что их струны были ослаблены, и звук получился бы дребезжащим. «Но все равно никого не интересуют их голоса, - сказал он, - потому что среди этих людей нет музыкантов, все они дилеры и реставраторы». На мгновение у меня возникло видение, что все эти безмолвные скрипки продаются и перепродаются, циркулируя в среде дилеров, как элементы какой-то мистической игры, содержание и правила которой никто уже не помнит. «Я отдаю предпочтение этой», - сказал он, и я с первого взгляда поняла, почему. Скрипка была внесена в каталог как «инструмент тирольских мастеров начала XVIII века, нуждающийся в реставрации». – «Вы его восстановите?» - поинтересовалась я. «Нет», - был ответ, и я снова посмотрела на трещины в деке и участки обнаженной древесины, с которых лак полностью стерся. Затем я обратила внимание на дырки на свитере этого человека и его немытые волосы и меня будто осенило. Если бы когда-нибудь состоялся конкурс на наибольшее соответствие инструмента его владельцу, выиграла бы его, без всяких сомнений, именно эта пара.

Мы разговаривали вполголоса, как и все в комнате. Исключением был крупный бородатый мужчина в берете с дымящейся кружкой чая в огромной руке, который устроился в кресле, оставшимся после какой-то предыдущей распродажи. «На равнине жил этот возродившийся христианский ковбой», - возвышенно начал он, но его голос уже дрожал от смеха. Несколько других дилеров собрались вокруг него, но я не могла ждать продолжения, потому что торги должны были вот-вот начаться. Людей в экспозиционном зале было немного, а в аукционном – и того меньше. Я обратила на это внимание аукциониста, но он объяснил мне, что более шестисот человек зарегистрировались как участники онлайн-торгов. «Онлайн? Как они могут бороться за инструмент, не планируя самим использовать его?». Аукционист явно посчитал мой вопрос наивным.

«Если на фотографии все выглядит нормально, - ответил он, - то и звучать, скорее всего, он будет нормально. В любом случае, если есть какой-то скрытый дефект, всегда можно выставить инструмент на другой аукцион».

Это как подержанный автомобиль с неисправностью, запрятавшейся в сплетениях его электрической проводки. Однажды у меня был такой. Он мог неожиданно заглохнуть посреди площади или прямо на перекрестке, и ничто на свете не было способно заставить двигатель снова завестись. После слишком многих подобных происшествий я выставила его обратно на автомобильный аукцион, и с тех пор во мне жила жгучая смесь вины и гордости. Искалеченные копии с их глупыми названиями открывали торги скрипками, и цены, которые за них были назначены, стали сплошным разочарованием.

«Кто-нибудь предложит