Я открыла дверь и остолбенела.

В стоящей передо мной женщине трудно было узнать маму.

Да, пока я была в школе и сидела в «Шоколаде», она времени зря не теряла. Я невольно вздохнула. Что она с собой сделала? Прежний-то вид был куда лучше. А сейчас… Вместо знакомых васильковых глаз на меня смотрели холодные серые, почти стального цвета глаза – видимо, мама надела контактные линзы, длиннющие черные волосы превратились в короткие завитки лилового цвета, под бровями лежал густой слой синих теней, напоминающих синяки.

Услышав мой голос, дядя Ираклий выскочил в коридор:

– Пришла! Ну вот и славненько! Переодевайся – и на ужин. К тому же у нас гости.

Ну надо же, как дядя Ираклий умеет играть роль! Добрый такой, заботливый (интересно, не ходил ли он в детстве в театральную студию?), а сам только и думает о том, как от меня избавиться. Ведь прибор одноклассника Федора вряд ли ошибался, когда показал, что Ираклий хочет этого.

Я скинула новую форму, натянула домашние штаны и футболку и пошла на кухню. Видеть дядю Ираклия не очень хотелось, но очень хотелось есть.

И вот – здрасте! За столом сидел худощавый человек лет тридцати (впрочем, я не очень сильна в определении возраста) с бледным лицом и темно-карими глазами. Длинные неухоженные волосы сосульками падали на лоб. Красный в черную клетку шарф, словно змея, обвивал шею.

Рядом с ним восседала неприятная девица с зелеными слипшимися волосами (да что они за своими волосами не следят!), с томным видом прильнувшая к его плечу.

– Знакомься, сосед Пуня, – сказал дядя Ираклий.

– Какой Пуня! – возмутился сосед. – Иванов-Померанский-с, – он вскочил с табурета так внезапно, что прильнувшая к нему девица чуть не свалилась, и протянул мне длинную узкую ладонь. Я прикоснулась к ней и тут же отдернула руку – мне показалось, будто я сжимаю холодную скользкую лягушку. – Потомственный дворянин… – тем временем продолжал Пуня. – И прошу правильно ставить ударение – на втором слоге: Иванов. Иванов-Померанский. – Он выставил вперед худую грудь. – Да, а зовут меня Аполлон. Аполлон Иванович. Как говорил отец, чисто русское имя.

Все это время томная девица смотрела на него с таким восхищением, как будто это был известный киноартист. Или популярный певец.

– Хватит заговаривать девчонку! Ребенок пришел из школы голодный, а ты тут про ударения! Надо же, дворянин нашелся! – возмутился дядя Ираклий. Он продолжал играть роль настоящего дяди. Интересно, на сколько хватит его актерских способностей?

– Да, Агния, на плите плов! – послышался из коридора голос мамы. Краем уха я слышала, что она опять болтает по телефону с тетей Светой – и, наверное, в очередной раз сетует на то, что дядя Ираклий ей всего лишь брат. Бедная мама! Что с ней будет, когда она узнает о нем правду (а ведь это неизбежно)!

Я положила на тарелку плов и села рядом с «дядей». Вкусно! Тут только я ощутила, как сильно проголодалась!

– А это – его невеста, – сказал дядя Ираклий.

Невеста в очередной раз закатила глаза и молча приоткрыла рот, как рыба, которой не хватает воздуха.

– Вас, конечно же, интересует, почему я в шарфе, – не останавливаясь и почти не делая никаких пауз, продолжал потомственный дворянин. – Ответ прост: у меня ангина. Умудрился подцепить в командировке. Врачи говорят пока ни в коем случае не обнажать горло. Последствия непредсказуемы.

– А где вы работаете? – спросила я. Ведь не зря говорят: скажи, кто твой друг…

– О, понятие работа как таковое не для меня, – сказал он почему-то обиженным тоном. Невеста закивала. – У меня сеть ресторанов под названием «Эхо минувших веков», слышали? – Я, конечно, не слышала, но кивнула. – Они не только здесь, но и в других городах. Вот я туда и ездил. И простудился.

– Кстати, как у тебя с бизнесом? Вышел из кризиса? – спросил дядя Ираклий.

– Еще как! – радостно отозвался Пу-ня. – Ну вот скажи, как тут не верить в чудеса? Во все пять ресторанов посетители ломятся, как будто бы нет других. Еще немного – и свадьбу закатим с Пупсиком такую, что о нас в газетах писать будут. Правда, Пупсик?

– Правда, – жеманно ответила Пупсик.

– Ничего не понимаю, – сказал Ираклий. – Насколько я знаю, чтобы был результат, нужно работать. Об этом еще в школе говорили. А ты день и ночь балду бьешь… Управляющего, что ли, нового нашел?

Иванов-Померанский хитро улыбнулся.

– Уметь надо.

– Спасибо, дядя Ираклий. Я пойду, у меня уроки, – сказала я, поднимаясь со стула и выходя из кухни.

– Какова у меня племяшка! – услышала я в коридоре. Мне послышалось, что в том, как он это произнес, были нотки гордости.

– Ты о чем? – спросил Иванов-Померанский. – Гадкий утенок. Гаже не придумаешь. Или как правильно. Более гадкого?

– Я бы даже сказала – уродина! – вставила Пупсик.

«Сама ты уродина», – подумала я.

– Ничего ты не понимаешь! – послышался голос дяди Ираклия. За сегодняшний день я, похоже, научилась подслушивать: теперь я подошла к зеркалу и делала вид, что поправляю волосы. – Подберу ей линзы – еще та будет красотка! – добавил продолжающий играть роль дядя Ираклий.

Я замерла. Меня еще никто не называл красоткой. Пусть даже в будущем времени.

– Ну ты даешь! – засмеялся Иванов-Померанский. Его смех напоминал визг поросенка, которому прищемили хвост. – Тоже мне придумал: красотка!

В этот момент стена, которая отражалась в зеркале, как и вчера, исчезла, и в длинном коридоре появился всадник.

Я тут же отошла в сторону. Я ведь знаю, что ему от меня надо, только не представляю, как это сделать.

Иванов-Померанский продолжал визжать.

– Да замолчи ты, придурок! – это последнее, что я услышала, входя в «мою» комнату и закрывая за собой дверь.

Ушла в свою комнату… Разговариваю с соседом, делаю вид, что ничего не произошло. А сам продолжаю наблюдать. Точнее, чувствовать. Такое впечатление, будто в мой мозг кто-то вставил антенки, которые улавливают, о чем она думает. Нет, не слово в слово, конечно, а в общем и целом, но и этого достаточно, чтобы утвердиться в мысли, что с ней, этой девчонкой, надо что-то делать. В общем, еще раз убедился в том, что вся надежда на крестницу.