На этот раз я очутился на капитанском мостике одного из наших крупных океанских крейсеров. Была безлунная, но тихая звездная ночь. Кругом, за кормой и носом огромного судна, расстилалось безбрежное пространство глубоких синих вод, переходивших в черное, где горизонт сливался с небом. Темная ширь освещалась лишь нашими отличительными огнями, искрясь тем фосфористым отблеском, который присущ тропическим морям. Корабль, продвигаясь величественно вперед, оставлял за собой длинный путь сверкающих серебристых водоворотов и пены, где воду бурлили винты.

Идя экономичным ходом, мы почти что беззвучно прорезали воду; никакое сотрясение не доходило до нашей вышки. По временам звуки глубокой ритмической пульсации машин долетали в нашу сторону. Черный дым медленно и лениво клубился из высоких труб и тянулся темной полосой на целые мили за нами в тихом воздухе. Волны не было, лишь могучая, никогда не стихающая зыбь океана сообщала огромному крейсеру равномерную качку. Высокие мачты с их боевыми марсами казались маятниками огромных часов.

Мой брат стоял в плаще около штурвальной рубки и глядел вперед. Только одни вахтенные были видны, остальная команда находилась внизу. Я стал напротив брата и опять сосредоточил на нем свои мысли. Вдруг он отступил от фальшборта и провел рукой перед лицом, как будто что-то закрыло его взор. Я заметил, как он побледнел при свете компасных фонарей. «Не может быть, – пробормотал он, – должно быть, мне померещилось!..» И, постояв в раздумье с минуту, поднял свой ночной бинокль и опять стал вглядываться вдаль. Приближение рассвета давало о себе знать острой свежестью в воздухе, так как брат, завернувшись поплотнее в плащ, стал шагать по мостику в молчаливом раздумье… Я долго еще продолжал глядеть на него… Пробило четыре склянки. Через минуту вахту сменили, и мой брат исчез внизу, чтобы предаться заслуженному отдыху.

Я начал терять всякий интерес к вещам этого мира, членом которого я уже более не состоял. Даже сочувствие и любовь к моим самым близким начали испаряться, и я с каждой минутой становился все более и более равнодушным.

Я был невыразимо одинок и страстно желал какого-нибудь общества. Несказанно обрадовался бы я встрече с товарищем-духом, но я был один. Мое отчуждение от всего и всех было полное и окончательное, и сознание его становилось все более и более устрашающим. Я был совершенно покинут в бесконечных пространствах вселенной, совершенно одинок!

Меня начала ужасать мысль о существовании в подобной обстановке годы, столетия, вечность. Это слово «вечность» имело теперь страшный смысл, который раньше был мне недоступен. Я стал понимать до некоторой степени его значение. Покой был для меня недосягаем. Как я желал того забвения, которое я раньше предполагал за гробом и которого я так боялся!.. Нет выхода! Нет спасения от самого себя!.. Дикая мысль о самоубийстве промелькнула, но тут же я понял ее полное бессмыслие и несуразность. У меня уже не было тела, у которого я мог бы отнять жизнь! Ведь я только что его покинул!

Обратиться к Божеству? В своем отчаянии я старался молиться, но мои мысли отказывались слагаться в какой-либо порядок, в какую-нибудь последовательность. Я испытывал умственную муку, какую счел бы раньше невозможной. Что, если я совершенно заблуждался в своих прежних понятиях?! Что, если в самом деле я был все время не прав в своем материализме?! Что, если все то, чему религия меня научила в детстве, было истиной, если мои позднейшие сомнения были следствием какого-нибудь умственного расстройства?! Что, если моя хваленая логика, которою я так гордился, была лишь плодом больного мозга?!

Затем явилась страшная мысль, что мое настоящее состояние, с еще более ужасной перспективой в будущем, было наказанием, ниспосланным мне оскорбленным Божеством, наказанием, выбранным именно мне – неверующему! Как оно подходило к моему случаю! В моем беспредельном ужасе я опять старался молиться. Мои страдания уже не поддавались описанию. Все завертелось в головокружительном водовороте…

– Сделайте ему еще вливание! Где шприц? – услышал я далекий голос. Затем кто-то раскрыл мне левый глаз, и сквозь облако я различил профессора и своего доктора и понял, что нахожусь в постели…

Я не мог сообразить, что случилось. Моя голова кружилась…

– Ага, зрачок сокращается, он приходит в себя! – продолжал все тот же бодрый, сильный голос. – Ну, как вы себя чувствуете? Довольно скверно, а?

Итак, это был только сон! Я не мог сразу постигнуть правды. Я уже так успел привыкнуть к мысли об оставлении мира навсегда, что это неожиданное возвращение к жизни ошеломило меня.

– Что случилось? – спросил я. Затем я все вспомнил. – Как прошла операция? Была ли она удачна, профессор? – был мой следующий вопрос.

– Вы можете успокоиться, – последовал ответ, – вы отлично перенесли ее и через несколько недель будете на ногах.

Я опять погрузился в молчание… Затем, по мере того, как сознание все более и более возвращалось, я стал ощущать глухую, подавляющую, все усиливающуюся боль в боку, которая с каждым мгновением становилась все сильнее и сильнее. Но испытываемое нравственное облегчение было неизмеримо глубоко, и я чувствовал, что могу переносить острую физическую боль с полным спокойствием, почти что с удовольствием.

Мое выздоровление протекло скоро и со временем оказалось полным. Но яркое воспоминание моего страшного видения – видения ли? – долго оставалось запечатленным в моей памяти, и я до часа моей смерти не забуду те ужасные минуты, которые мне пришлось пережить.

«Ребус», 1899, №№ 1–2

Глава 3

Свидетельства явлений душ умерших людей

В автомобильной аварии погиб муж Ольги. После похорон они с десятилетней дочкой спали вместе: так было спокойнее. Через несколько дней после похорон Ольга в полудреме почувствовала, что муж рядом: будто он подошел, погладил и поцеловал в щеку.

– Естественно, я подумала, что это лишь сон, – говорит Ольга. – Открыла глаза и увидела мужа, но он уже повернулся в сторону, и к нему подошел кот – его любимец при жизни. Представьте мои ощущения, когда кот начал ластиться к мужу. Окликнула его, и он сказал: «Я сейчас уйду, только пришел посмотреть на вас». Нет, голоса я не слышала, но видела, как двигаются губы, и все понимала. После этого муж наклонился над спящей дочкой и стал смотреть на нее. Дочь проснулась и говорит мне: «Мама, надо мной папа дышит». Я ее не стала пугать. После этого он исчез. Кот в этот день ушел из дома и больше не появился.

Я никогда не верила в такие рассказы, поэтому, когда увидела такое, думала, что