Солнце неспешно заходило за крыши домов. Железные и черепичные головы рассверкивали вокруг себя остатки небесного света. Тяжелые, напитавшиеся временем кирпичи строений жадно заглатывали отблески дня. Город, разукрашенный кружевом теней, взмывал над землей, готовясь провалиться в ад ночи.

Сначала вокруг Дома крутились две девицы. Фотографировались. Около Дома любили бывать якобы загадочные натуры. В вечернем свете Дом выглядел великолепно. Он, как океанский бриг, пер на волну жизни, загребая носом в колючую воду, гордо вытягивая вверх бушприт[12], демонстрируя небесам свой длинный, изъетденный ветрами и солью язык.

Из верхнего окна действительно торчал длинный брус. Когда-то давно обвалилась балка, ее попытались выкинуть, дотащили до окна, наполовину выставили, да так и бросили. С другого конца балка была завалена досками и кирпичами. Груз был тяжелый, вполне выдерживал, если кто-нибудь, например, тощий Скелет, выбирался из окна на бушприт и дохлой кошкой свешивался вниз. В этот момент этот брус превращался в кат-балку с разнежившимся якорем. Понимая, что его, как якорь, в какой-то момент могут бросить в море, Скелет цепко держался ногами за подоконник.

Девицы назойливо крутились на лестнице, выглядывали из слепых окон первого этажа. Одна с фотоаппаратом. Вторая в длинном черном бесформенном балахоне. Черные волосы до плеч. Готессу изображает. Она картинно полежала на гнутых перилах правой лестницы, присела на битый подоконник, распласталась по стене, точно под неприличной надписью, сделанной черной краской из баллончика.

Янус стоял под тополями, сунув руки в карманы. Таких было тяжело прогонять. Они либо начинали ругаться, либо принимались дружить. И то и другое было ужасно и сильно мешало.

– Часа два, – прошептал за спиной Януса Скелет.

Янус дернул губами, пытаясь изобразить демонический оскал, но скорее продемонстрировал усталость. Они слишком много сегодня провозились в библиотеке.

Тополя зашелестели, роняя на головы пришедших древесный мусор.

– Часа через два станет темно, и они уберутся, – снова дал о себе знать Скелет.

Ворон нервно дышал в затылок приятелю. Чудовище равнодушно смотрела на улицу. Сейчас ей очень не хватало Веры. Летом они всегда были вместе. Дом, как старый шкаф с привидением, развел их. Вот бы пойти к ней, посидеть в прогретой солнцем кухне, послушать бесконечные повествования Вериного отца, любителя исторических изысканий и прекрасного рассказчика. Древние пруссы, войны, кровь, пролитая за эту землю, уходящие в прошлое, а местами и забытые боги и покровители пруссов.

Девицы бродили внутри Дома, скрипели старыми досками, шуршали камнями, громко переговаривались, разбрасывая вокруг себя гулкое эхо. Эти звуки летели в небо, вызывая недовольство. На мгновение показалось, что сквозь тучи пробился луч солнца. Он расколол действительность, а может, наоборот, склеил ее с чем-то еще. Стало прохладней, поднялся ветер. Принес незнакомый запах, далекий звук паровозного гудка. Откуда он здесь? Тополя стали как будто ниже и зеленее, в асфальте под ногами появились новые выщерблинки. Накатили голоса и отхлынули.

Внезапно на правой лестнице появилась тетка. Вот ее не было, а вот она стоит. Все равно что одну действительность наложили на другую. Светлая кофта, узкая, пеналом, юбка до колен из какого-то грубого материала, черные глухие старомодные туфли со шнурками. Лицо круглое, пухлощекое, обрамлено симпатичными кудряшками. В руке она держала… сушку, а затем откусила от нее. Хруст оказался неожиданно звонким, словно над головами, да и над самим Домом сломали сухую, хорошо вылежанную доску (нарушение логики, ребята слишком далеко стояли, чтобы услышать, как она хрустнула, но так как это потусторонние силы, то можно оставить).

– Ты чего, не убрал, что ли? – прошептал Янус.

– Да все я забирал! – Скелет вытянул шею. По запаху он пытался определить, его это сушки или нет.

– С собой принесла, – быстро сообразил Ворон. – Или девка утренняя домовых покормила. – Он хрипло захихикал, подражая какому-то киношному монстру. – Ну эта, которая с челкой.

«Белобрысая», – мысленно подсказала Чудовище, но вслух говорить не стала. А ну как уже все в нее поголовно влюблены, а тут она со своими комментариями.

Тетка снова звучно хрустнула сушкой. Чудовище передернула плечами. Нет, это не ее ломали, это был всего лишь пересушенный хлеб. Но ощущения весьма и весьма неприятные.

На хруст выскочили девицы с фотоаппаратом.

– Ой, а мы думали, что здесь никого нет, – заверещала владелица сложной техники. Тетка головы в их сторону не повернула.

– Слушай, это, наверное, хозяйка, – догадался Ворон. – Мать Белобрысой. Она как-то не по-нашему выглядит. Как их там? Томиловы. Те, что томятся…

– Со своими сушками приехала, – хмыкнул Скелет. Упрек в том, что он что-то не убрал, его здорово задел.

Девицы с фотоаппаратом спешно ретировались.

Ничего необычного в тетке не было, разве только сушка. Она была, судя по всему, огромна – тетка все хрустела и хрустела ею. Но стоило девицам скрыться, как про нее было забыто. Тетка опустила руку и прямо посмотрела на тополя.

– Что же вы там стоите? – ласково произнесла она. Голос самый обыкновенный. Такой у дикторов бывает. Чистый и ровный, без акцента.

Ворон дернулся, чтобы выйти из-под дерева, Янус удержал его.

– Молчи, – прошипел он сквозь зубы.

– Я вас вижу! – Тетка улыбнулась. Ага, волки так улыбаются – зубы показала, а не улыбнулась.

– А мы тебя нет, – зачем-то прошептал Скелет.

– Давайте пойдем отсюда, – попросила Чудовище.

Ей не нравилась ни эта тетка, ни то, что вокруг происходит. Да и хватало с нее явлений на сегодня. И призрачных и не призрачных.

Она пятилась, старательно утаскивая с собой за рукав Ворона. Тот и не упирался особенно. Он всегда был не против вовремя сбежать.

А тетка уже шла к ним, протягивая на ладони несколько сушек. Директор сушечной фабрики, что ли?

– Зачем мы вам?

Янусу, хлебом не корми, дай с чудаковатыми тетками поговорить. И главное – как ловко: то всем молчать велел, а теперь вперед полез, комиссар тоже нашелся.

Чудовище вздрогнула, прогоняя подкатывающее раздражение. С чего она вдруг так на Януса? Он был таким, как всегда. Командиром, руководителем, фюрером. Может, с ней что не так?

– Ты чего?

Глаза Ворона огромные и подозрительно черные. Это у него зрачок так распахнулся. Видать, от страха. Но смотрит он не на Дом и не на тетку с Янусом, а на нее, на Чудовище.

– Руку-то отпусти, – легонько стукнул ее по пальцам Ворон. – Больно. Руку, говорю, отпусти! Шальная!

На запястье легла холодная ладонь Скелета, и Чудовище разжала пальцы. Ворон преувеличенно затряс рукой.

– Чуть не сломала.

Тревога иголочками прошерстила окрестности груди, кольнула в сердце. Им бы уйти, бросить все, забыть про заброшенный Дом, но было уже поздно.

– Кто это с тобой? – пел медовый