Собеседник молчал.

Думал.

— Ну так что?

— Наша с того выгода в чем? Сам же сказываешь — чугуна много, да так — что вывозить не успевают.

— Это сейчас. Дай срок — вывезут. Наш царь то с царевичем не днем мыслят и не годом. Если все пойдет так, как идет, то через двадцать лет — и вдесятеро чугуна мало будет. И особливо его передела.

— Али в Перми не справятся?

— Суровые там места. Людей мало и еды. А под Курском да Белгородом — благодать. Еда на полях, руда под ногами, да и уголек — совсем недалече.

— И куда же столько чугуна? Залиться им что ли?

— Товаров делают из него много. И все уходит. И уйдет. Частью у нас тут среди людей. Частью в Персию. А частью и в дальние дали. В ту же Африку. Она же необъятная. Там народа — как несколько десятков держав наших. Да-а-а. Так что спрос есть, ежели цены не задирать. Ну и передел. Его требуется столько, что ух! Слышал ли? Корабли государь из него делать мыслит. Пока — набор лишь. Но и там — десятки, сотни тысяч пудов надобны… Царевич сказал, коль с дорогой той справимся — создаст с нами на паях кумпанство. И подскажет как ту руду добыть. Там ведь хитро надо и без его машин огненных — не совладать. Глубоко копать надо, а там вода. Без них — не откачать.

— Ты ему веришь, — кивнул визави. — А нам то с чего? Мы для него — враги. Сатанисты.

— Не дури, — нахмурился Демидов. — Али мало тебе, что после Рождества собор поместный Аввакума мучеником признал, а Никона анафеме предал?

— Это слова…

— Ни разу я не слышал, чтобы Алексей Петрович слово свое нарушал. Да и не слова это, а дело. Али и правда в тебе бесы сидят?

— За языком то следи! — вскинулся собеседник.

— Так и ты дурь не мели! Он предложение сделал. Нам решать. Я-то обоими руками — за. Но без тебя мне браться не резон. Людей нет. А те, что есть — все при деле с головой. И еще столько же надо. Подумай. Поговори со своими. А ежели кто еще удумает — и тех устроим.

— И где кровью подписываться? — усмехнулся собеседник.

— Я тебе про шутку с негрой не зря сказал, — серьезно произнес Демидов. — Знал к чему сведешь. Ты слишком предсказуем.

— Неужто ты мыслишь, что я дьяволу душу продам?

— Алексей ищет мира. Ты — войны. Причем войны пустой и дурной. Словно одержимый. Я почему у тебя спрашивал про бесовский напиток? Али не понял еще? Потому, что это просто кто дурости в голову твою втемяшил, да теперь — хоть с головой ту дурь снимай. Обманом и ложью тебе дурь вложил. Ибо тот и символ веры отрицает, и лишь к злобе ведет пустой. А кто у нас Отец лжи? Что молчишь? Ты думай… думай… Царевич сделал все, чтобы прекратить раскол. Со всей душой к вам повернулся.

— Ишь! Со всей душой.

— Я не хочу тебя пугать или угрожать. Но ты совершенно не знаешь Алексея Петрович. Плюнь ему в душу и тебе станет очень стыдно, когда ты предстанешь перед Богом.

— Ты серьезно? Да и когда это еще будет! — хохотнул визави.

— Вот сегодня плюнешь, а завтра предстанешь…

Демидов не шутил.

Даже его взгляд как-то изменился. Стал печальным что ли. И каким-то настолько нехорошим, что собеседник осекся и как-то напрягся.

— Все так плохо?

— Хватит. Просто остановитесь. Не доводите до греха. Терпение царевича не безгранично. А уж если его понесет — причуды Петровы вам детскими забавами покажутся…

Глава 2

1707 год, апрель, 22. Москва

Царевич шел вдоль шеренги монахов и всматривался в их лица. Спокойные. Решительные. Никто не отводил взгляда, но и явно не демонстрировал вызова. Но главное — в глазах читался ум.

Перед ним стояли не тупые солдафоны.

Отнюдь, нет.

Все они имели некоторое военное прошлое, как ему сообщили. Выправка давала о себе знать. Нормально владеть нормальной боевой шпагой или саблей, без крепкой спины попросту невозможно. Поэтому Алексей уже наловчился выхватывать взглядом тех, кто действительно что-то мог в фехтовании. И тут стояли именно они…

Сотня человек.

Они на глазах Алексея построились четко и слажено, подчиняясь командам кряжистого монаха лет шестидесяти. Такой взгляд, повадки и движения можно было бы ожидать от матерого полевого командира, прошедшего много тяжелых кампаний. Язык жестов прямо вопил об этом. Орал. Отчего в одежде простого мастерового он выглядел весьма карикатурно. Словно лев в слюнявчике.

— Вы будете жить здесь, — начал Алексей на латыни, — в казарме на территории учебно-тренировочного полигона. Ни с кем сторонним в разговоры не вступать. Территорию не покидать. В Москве шпионов — что на собаке блох. А ваше нахождение здесь — тайна. Вопросы?

Тишина.

— К вам будет приставлен вот он, — указал царевич на зама Герасима. — Он знает латынь. Ему поручено обеспечивать вас всем потребным. Если что — к нему, — указал парень на самого главу лейб-кирасиров. — Он немой, но язык жестов знает. И отвечает за вашу подготовку. Вопросы?

— Как мы с ним будем общаться? Мы языка жестов не знаем. — спросил кряжистый священник, стоящий над учебной группой.

— В боевой обстановке не всегда есть возможность говорить, чтобы не выдать себя. Поэтому язык жестов вы будете изучать. Впрочем, если возникнет необходимость — просто обратитесь. Герасим немой, а не глухой. Найдет способ понять и решить вопрос.

Священник кивнул.

— Если все понятно, прошу проследовать в казарму и переодеться. Для всех вы должны выглядеть как один из отрядов лейб-кирасир на учебе. Поэтому внешне вам надлежит им соответствовать.

Алексей сделал отмашку.

И монахи, подчинившись командам их командира, перестроились в колонну по двое. И двинулись к казарме.

Царевич же обернулся к остальной делегации иезуитов. Несколько секунд их рассматривал. А потом обратился к их руководителю:

— Прошу за мной. Остальные подождут в приемной зале.

Через полчаса они уже с удобством расположились в кабинете царевича.

— Почему здесь?

— Здесь сложнее всего нас будет подслушать.

Гость кивнул, принимая ответ.

И достав из-за пазухи небольшое письмо протянул его Алексею.

— Это мои личные рекомендации.

Парень достал перчатки из каучука и маску из него же со стеклами окуляров и угольным воздушным фильтром в жестяной коробочке.

Надел их.

Осторожно принял письмо.

Осмотрел.

Вскрыл ножиком для бумаги. Над подносом. Проверил на наличие чего-то сыпучего. Но на черный поднос ничего не просыпало. После чего он прочитал послание. Держа его на вытянутых руках.

Закончил.

Положил на поднос. Куда ранее он сложил и ножик для бумаги, которым его вскрывал. Туда же бросил перчатки и маску…

— Вы полагаете мы хотели вас отравить? — спросил иезуит, что внимательно наблюдал за этой процедурой.

— Доверяй, но проверяй. — пожал плечами Алексей. — После стольких покушений глупо пренебрегать предосторожностью. А зная, кто наш враг и подавно.

— Раз вы так серьезно к этому вопросу относитесь, мне хотелось бы поговорить с вами откровенно. Насколько это, конечно, возможно между наследником сильный державы и скромным монахом.

— Вы верно шутите. — улыбнулся царевич. — Хотите сказать, что ко мне на переговоры отправили скромного монаха? Да еще с рекомендательным письмом, написанным собственноручно Папой? Я рад вашему визиту, но, не думаю, что эту встречу нужно начинать с лукавства. Генерал ордена вряд ли бы приехал. Он на виду. И его визит вызвал бы массу ненужных вопросов. Учитывая щекотливость момента ко мне должен был прибыть кто-то из фактического руководства ордена, но тот, кто не на виду.

Собеседник мягко улыбнулся, промолчав.

— Разве я ошибся в моих рассуждениях?

— Нет. Но при всем при этом я остаюсь скромным монахом.

— Я не так хорошо знаю латынь, чтобы читать между строк. Если хотите откровенность, то представьтесь.

— Я не могу оглашать свой статус перед непосвященным. Достаточно того, что я действительно вхожу в руководство ордена и наделен самыми широкими полномочиями. Вполне подходящими для того, чтобы вести с вами переговоры.

— До меня доходили слухи, что у иезуитов есть публичный генерал, который на виду, и истинный, который находится в тени. Это как-то связано?

— Слухи? И кто же их распространяет? — излишне холодно поинтересовался визави.

— Откуда мне знать? До меня доходит лишь эхо. — пожал плечами царевич. — Впрочем,