а вам потом нюхать.

За решётками заворчали, но в несколько раз тише. Экзоскелетчики расступились, пропуская новых заключённых в пустую камеру. Не успел Гедимин подойти к проёму, как его схватили за плечи, охлопали с ног до головы в поисках карманов, отобрали всё, что удалось найти, кроме собственно комбинезона, и втолкнули сармата в узкий отсек.

— Здравствуй, дом родной, — еле слышно пробормотал Люнер, проворно взбираясь на возвышение и вытягиваясь ногами к решётке. — Привет, три дня безумной скуки. Эй, теск, не так резко! Я хочу дожить до свободы!

За охранниками лязгнули закрывающиеся ворота, и тут же из-за одной из решёток выглянула самка с длинными волосами, собранными в пучок.

— Эй, Лю! Снова здесь⁈

— Ага, — Люнер, оживившись, сел на кровати и перебрался вплотную к решётке. Кто-то из соседних камер помахал ему, он небрежно махнул в ответ и, скинув на пол сапоги, пошевелил механической ступнёй.

— Опять карты? — спросила самка. Люнер отмахнулся.

— Я давно не играю. Не с кем, да и не на что. Торни посадил меня на голодный паёк…

Гедимин после безуспешных попыток лечь на узкую кровать так, чтобы половина туловища не свисала в проход, попробовал сесть. Это было не намного удобнее — камера была ощутимо тесна в плечах. Он снова задел Люнера, и тот недовольно покосился на него.

— Теск, садись поперёк. Задницей на мою часть, ногами — на свою.

— Теск, а ты откуда? — спросила самка, с любопытством глядя на сармата. — Вас разве не сразу расстреливают?

— Эй, не так резко, мне с ним ещё неделю сидеть! — одёрнул её Люнер. Гедимин мигнул.

— Я не нарушал закон, — ровным голосом ответил он. — Здесь почему-то нельзя смотреть на корабли. Я не понимаю.

На секунду вокруг стало очень тихо, потом кто-то рассмеялся, и ещё несколько голосов подхватили. Люнер хлопнул сармата по плечу.

— Этот теск едва не пролез на мианийский звездолёт. Не знаю, расстреляют его или нет…

Дверь снова лязгнула. Голоса смолкли, и Люнер быстро отодвинулся от решётки.

— Я предупреждал, Маккензи, — проблемы мне не нужны, — услышал Гедимин недовольный голос шерифа Фостера. — Тебе ещё очень повезло, что мианийцы на него не пожаловались. Это однозначное вторжение, и…

— До чего же неприятная история, — отозвался Кенен. — Чарли, я сделаю всё, чтобы её уладить. Не надо поспешных выводов… Джед?

Они остановились напротив камеры. Гедимин посмотрел на Кенена и удивлённо мигнул — тот был одет по-человечески, во что-то многослойное, с неудобными блестящими пуговицами.

— Джед, мать твоя пробирка! — Маккензи хлопнул себя рукой по бедру. — Тебя нельзя ни на минуту оставить! Что ты, бога ради, делал на площадке космодрома⁈

— Смотрел, — отозвался Гедимин.

Кенен с тяжёлым вздохом повернулся к молчаливому Фостеру.

— Значит, пятьдесят койнов…

— Восемьдесят, — буркнул Гедимин. — Люнер здесь из-за меня. Он не должен платить.

Фостер громко хмыкнул.

— Он всегда такой?

Кенен покосился на Гедимина, едва заметно поморщился и снова повернулся к шерифу.

— При всех своих странностях Джед — отличный механик. Что скажешь насчёт отработки? Патрульные глайдеры, экзоскелеты, водопровод, — он во всём разбирается. Я оставлю его вам денька на три…

Гедимин мигнул.

— Хм? Интересно звучит, — протянул Фостер. — Отработать восемьдесят койнов будет непросто. Кого-то ведь придётся к нему приставить, а у нас запрещены суточные смены…

Кенен при слове «восемьдесят» сузил глаза, но вежливо улыбнулся.

— Пять суток, Чарли. Если что останется, я доплачу. Дольше нельзя — у меня контракты.

Чарльз на секунду задумался.

— По рукам, — сказал он, сделав знак сопровождающему их охраннику. — Вот этот сармат. Отведи его в гараж. Механик даст участок работы, а ты присмотришь, чтобы всё было тихо. В конце смены вернёшь его в камеру.

По коридору пронёсся гудок.

— Туалетное время! — заорал охранник в конце коридора. Защитное поле, прикрывающее стенные ниши, растаяло, и обитатели камер зашевелились и потянулись к ним. Решётка, закрывающая «отсек» Гедимина и Люнера, поднялась. Сармат вышел и тут же был крепко схвачен за запястье. Байкер двинулся было за ним, но решётка снова упала.

— А я? — жалобно спросил Люнер.

— А ты жди Торнтона, — отозвался шериф.

Охранник тянул Гедимина за руку к выходу. Тот не стал сопротивляться, только буркнул:

— Пусть вернут инструменты. У вас плохие.

…Ему разрешили снять со скафандра ремонтную перчатку. За процессом внимательно наблюдали трое охранников. Ещё двое глазели от выхода — подойти не удалось из-за тесноты и лишних предметов в помещении.

— Значит, вот этот глайдер, — путаясь и сбиваясь, объяснял ему механик, то загибая, то разгибая пальцы на обеих руках. — А вон на том подача кислорода… и передвижная станция — там парные клапаны…

— Тут ещё ворота, — услышав пронзительный скрежет, перебил человека Гедимин. — Начну с них. Скрипят. Мешает.

Когда он вернулся в камеру, Люнера там уже не было, как и длинноволосой самки за соседней решёткой. Несколько минут сармат вертелся, пытаясь устроиться то боком, то поперёк. В камере было отчаянно тесно — даже с согнутыми ногами Гедимин упирался макушкой в стену. Он попробовал сдвинуть одну из кроватей — получилось, хотя пришлось постараться (её удерживали какие-то болты). На сдвоенном ложе сармат смог, наконец, лечь на спину. Решив на этом остановиться, он вытянулся, насколько получилось, и закрыл глаза. Свет в коридоре горел вполсилы; из камер доносились перешёптывания, шорох, попискивание смартов или чего-то вроде них, но все старались не шуметь, а слишком громкие звуки тут же обрывало общее сердитое шипение. Несколько раз Гедимин слышал слово «теск», но прислушиваться не стал. Без скафандра ему было не по себе, и он усилием воли переключился на мысли о синтезе ирренция. До выгрузки плутония оставалось две недели, конструкции реактора были готовы, — нужно было