Теперь надулся и Васюта. Так они и сидели, набычившись, пока «Волга», свернув с набережной на проспект Кирова, сделав «круг почета» по площади Революции, проехав по проспекту Металлургов до площади Пяти углов, не поравнялась с главной мончегорской достопримечательностью – бронзовой скульптурой «Лось».

Тут уже не выдержал и Ломон:

– Вот лось-то, ты хотела посмотреть.

Лишь после этого Олюшка повернула голову и посмотрела в окно. Насупленную сердитость с нее будто рукой сняло.

– Останови тут, – попросила она Силадана.

Полковник буркнул что-то под нос, наверняка не особо печатное, поскольку ему пришлось из-за этого внепланово разворачиваться, чтобы свернуть затем с проспекта и припарковаться неподалеку от скульптуры.

– Раньше не могла сказать? – все-таки выговорил он осице. – Сидела, дулась, как эта самая…

Но Олюшка не стала дослушивать ворчание старого полковника. Она быстро выбралась из машины и помчалась к «Лосю». Васюта от нее почти не отстал. Решил посмотреть на памятник и Ломон – точнее, принадлежащая Лому ипостась, поскольку тот этой скульптуры не видел еще наяву ни в Мончегорске, ни тем более в Мончетундровске.

Когда двуединый подошел к служащему постаментом огромному камню, на котором красовался величественный красавец-лось, Олюшка уже носилась вокруг памятника с восторженно распахнутыми глазами, то и дело замирая, чтобы рассмотреть скульптуру со всех сторон.

Наконец она остановилась рядом с Васютой и выдохнула:

– Шикарно! Почти как наш, надо же! Только наш еще лучше.

– И чем же? – с некоторой ревностью в голосе поинтересовался Васюта.

– Скоро сам увидишь, – торжественно пообещала осица.

А когда они, налюбовавшись на бронзовый символ города, вернулись в машину, Олюшка сказала негромко, но твердо:

– Прошу всех меня извинить, что повела себя так. Просто… – Тут она запнулась, будто слова на пару мгновений застряли в горле, и продолжила уже другим, прерывистым от очевидного волнения тоном: – Просто меня с Анютой и Светулей не только наша группировка связывает… То есть «ОСА» потому и «ОСА», что мы с ними… Не знаю, это, наверное, вам неинтересно…

– Еще как интересно! – воскликнул Васюта, не дожидаясь возражений от остальных, хотя и Ломону стало уже весьма любопытно.

– А вы… – обвела осица спутников взглядом, – в совпадения верите?

– Нет! – дуэтом воскликнули Силадан с Ломоном, а Васюта синхронно с ними выкрикнул: – Да!

– Ну, совпадениям все равно, верите вы в них или нет, только они порой случаются. Сейчас расскажу.

И Олюшка рассказала.

Глава 23

Олюшкины родители погибли рано – отца она и вовсе не помнила, его застрелили в стычке двух враждующих группировок, когда Олюшка только училась ходить; мать пятью годами позже погибла при поиске гостинцев в одной из оказий. Девочку сначала подкармливала группировка, в которой состояли родители, но в те годы в Мончетундровске безумствовала тотальная, очень жестокая и беспринципная война за зоны влияния, поэтому до пятнадцати лет Олюшка сменила четыре группировки, пока не очутилась в пятой, одной из самой на тот момент сильной и жестокой. Возглавлял ее Сергей Крутько по прозвищу Крутяк – гориллоподобный одноглазый бандит, для которого культ силы и собственного желания заменял собой все. Он и группировку назвал в честь себя любимого «Крутые». Вполне уже сформировавшаяся к тому времени Олюшка стала для него, по сути, наложницей, хотя он во всеуслышание заявил, что берет девочку под личную опеку, так что всем теперь к ней относиться следует исключительно уважительно и звать только полным именем – Ольга, никак иначе. Сам же он называл ее, словно в издевку над ее унизительным положением, и вовсе по имени-отчеству – Ольга Дмитриевна, из-за чего девушка возненавидела это к ней обращение немногим меньше, чем своего так называемого опекуна, а по сути, мучителя Крутяка.

Разумеется, Олюшка с того момента, как оказалась у «Крутых», мечтала от них сбежать. Но сначала у нее не было для этого не только возможностей, но и элементарных сил и мало-мальского опыта для автономного существования. Впрочем, она была готова даже погибнуть от голода, холода, оказий или тварей Помутнения, чем жить вместе с человекообразными утырками, возглавляемыми совсем уже нечеловеческим во многих смыслах Крутяком. А потом ей в голову пришла новая идея – не просто сбежать на волю, а примкнуть к другой, более человечной группировке, ведь до этого ей доводилось жить и в таких, где люди все же походили на людей. Но Олюшка понимала, что даже лучшие из лучших этого города не согласились бы принять ее у себя по двум важным причинам. Во-первых, для любой группировки она была практически бесполезной почти без опыта поиска гостинцев, обнаружения оказий и сражений с утырками – Крутяк берег свою наложницу и не пускал на серьезные операции. Второй, еще более веской причиной, был сам Крутяк – мало кто захотел бы навлечь на себя его гнев. Поэтому Олюшка, которой к тому моменту только что исполнилось восемнадцать, наметила для себя две задачи, которые убирали бы эти две причины. То есть она должна была уничтожить Сергея Крутько, а еще доказать членам новой для нее группировки свою небесполезность. Правда, само по себе убийство Крутяка уже бы стало веским доказательством ее пользы для общества, но хотелось поразить новых соратников еще и каким-нибудь необычным и ценным гостинцем.

Насчет второго пункта у нее даже была идея. Помимо простирающегося вдаль от Мончетундровска большого озера Имандра внутри самого города было скромное по размерам Маруськино озеро, где, по слухам, то ли утопил неверную жену Марусю орогаченный муж, то ли некая Маруся утопилась от несчастной любви сама. Или по дурости, или сразу все вместе, не суть важно. Важнее было то, что на берегу этого внутреннего озера стоял большой и мрачный недостроенный особняк купца Агуновича. Александр Викторович Агунович, обладая, видимо, неким сверхъестественным чутьем, успел улизнуть в Санкт-Петербург перед самым началом Помутнения. Впрочем, что с ним стало затем в столице, тоже являлось большим вопросом, но суть, опять же, не в этом. Сутью же, по слухам, являлось то, что в особняке скопилось большое количество разнообразных гостинцев, но за все время существования Помутнения никто не мог ими поживиться, поскольку как внутри, так и снаружи здания постоянно действовало сразу несколько оказий, включая как вполне привычные гравитационные и температурные аномалии, так и экзотические – такие, например, как «костоломка», оставлявшая от живого человека кожаный мешок кровавого желе без костей, или «малютка», стиравшая память и возвращавшая к исходному состоянию приобретенные в течение жизни рефлексы, превращая контактировавшего с ней в большого младенца. Но если оказии еще хоть как-то можно было заметить – с помощью тех же