Бабушка иНаташка ждали меня под козырьком упорога— видимо, полаю сориентировались, что яиду. Пес Боцман лениво потрусил меня встречать. Явсе еще недоверял ему, ужочень онгрозен. Но, помня мою доброту, пес ткнулся носом владонь иприслонился головой— чешите меня, чешите!

—Ну, что там?— спросилась Наташка, переминающаяся сноги наногу.

Несчастной она точно невыглядела— уже отлично.

—Почаю?— предложила бабушка.— Ирасскажешь все.

Растущий организм ответил громким урчанием желудка. Ажнеловко стало— словно меня заводили ручным стартером.

Вкухне ждала тарелка так называемого хвороста, присыпанная сахарной пудрой, икувшин молока отпроизводителя, тоесть прямо из-под коровы. Мама тоже жарила хворост— просто сладкое тесто вмасле, итак жеделала надрез всередине, выворачивала внего края, уподобляя изделие татарской пахлаве.

Пока яхрустел хворостом, Наташка болтала:

—Прикинь, ядоила козу! Вот это все янадоила! Оно ваще невонючее, некривись! Япробовала.

Прожевав, яснаигранным упреком сказал:

—Икак тебе живется смыслью, что тыдоила Иден?— Она расхохоталась.— Аяпью молоко Иден. Мой мир небудет прежним.

Как-то япробовал козье молоко: оно жутко воняло козлятиной иимело противный привкус. Это жеиправда было вкусным. Прикончив пару хворостин, ярассказал оЛялиной, онашем сотцом разговоре испросил:

—Как думаете, онсвалит?

Бабушка потерла подбородок. Молча подошла кпечи, набила трубку табаком, открыла дверь истала впроеме, чтобы нанас недымить.

—Янеуверена,— грустно сказала Наташка ивдруг повеселела, кивнула головой вниз, отбила чечетку.— Гля какие уменя кроссы! Импортные! Бабушка начто-то выменяла усоседей.

Яприсвистнул. Это были уже изрядно изношенные, ноеще бодрые баскетбольные кроссовки «Авиа». Импортные!

—Нувсе. Одноклассниц разорвет натысячу хомячков,— поддержал еея, асам подумал, восколько жеобошлась эта покупка бабушке икак вообще кроссы оказались вдеревне.

Судя посостоянию ипожелтевшей коже, они старые, родом из80-х.Видимо, кто-то ходил вплаванье, привез ихребенку из-за границы, ребенок вырос, ивещь пошла порукам. Наташке круто повезло. Радость обладания крутой вещью вытеснила боль утраты.

—Наверное, тебе ажвшколу захотелось,— предположил я.

—Аеще варенки есть! Прям модные!— радостно поделилась она изакатила глаза, апотом погрустнела.— Как япойду стакой-то рожей? Ейминимум неделю заживать. Бабушка мажет чем-то, новсе равно.

—Вам туда теперь два часа ехать,— сказала бабушка.— Благо недолго учиться осталось. Когда увас экзамены?

—Третьего русский, одиннадцатого июня геометрия,— сказал я.

—Уменя первого итоже одиннадцатого,— откликнулась Наташа.— Как раз заживу.

—Иобновки все увидят,— подкинул ярадости.

—Дакакой увидят, одеваться надо, как дебил: черный низ, белый верх,— возмутилась она.— Ячасть вещей взяла, нотрусы ивсе прочее дома.

—Даиуменя. Поеду завтра вшколу, Борьку отловлю ипопрошу вынести втихаря.

Наташка поморщилась.

—Он— крыса мелкая, настучит предкам.

—Ненастучит,— вступился язабрата иобратился кбабушке, она пыхтела наулицу, нодым все равно залетал вдом.— Ба, что думаешь про отца? Будет нас прессовать?

—Пусть только попробует,— пророкотала она— как втучах перед грозой загромыхало.— Если все, как тысказал, иего пытаются подсидеть наработе, товряд ли. Вот напишу впрокуратуру— иконец его карьере. Новсякое возможно. Потому нужно подготовиться. Обрез мыспрячем вогороде: отэтого козла любую гадость можно ожидать. МысНаташей завтра поедем вбольницу, снимем побои— вдруг оннеуймется, ипридется воевать. Главное, Наташа, чтобы тыпотом вотказ непошла.

—Яего ненавижу,— прошипела сестра,— ихочу, чтобы онсидел! Как тытакое подумать могла?

Аведь бабушка права. Сколько случаев, когда жертвы домашнего насилия потом отзывали заявления!

—Ятоже хочу, чтобы онсидел,— кивнула бабушка, амне подумалось, что вряд лионсядет.

Скорее всего потеряет работу, отделается условным сроком или штрафом, озлобится окончательно. Икому отэтого станет лучше? Изгнание снасиженного места иобщественное порицание— для него серьезное наказание. Сбабушкой отдельно обэтом поговорю, сейчас нестоит.

—Есть еще кое-кто, кого мынеучли,— продолжила бабушка.— Оля. Как это все отразилось иотразится наней?

—Вам надо помириться,— предложил я,— ивсе.

—Все тооно все, нояотношений нервала.— Сказала бабушка, выпуская кольцо дыма.— Это ееединоличное решение.

—Решение— это вообще непро мать,— возразил я.— Под чье влияние она попадает, решения того итранслирует.

—Новсе-таки она— человек. Мать, которая вас любит. Как умеет, да, нояточно знаю, что это так. Икозла этого,— она по-мужски сплюнула,— любит. Ивообще, Павлик, откуда тытаких слов нахватался? Разговариваешь, как учебник.

—Учебники неразговаривают,— отмахнулся я.— Мыееподдержим, когда отец уйдет, асовременем она поймет, что это для еежеблага.

Бабушка покачала головой иссожалением проговорила:

—Может инепонять. Тысовсем незнаешь женщин.

Язевнул, потянулся исказал, вставая:

—Фронт работ обозначен. Утро вечера мудренее, потому я— спать, чего ивсем советую.

Наташка тоже зевнула, прикрыв рот. Ибабушке передалось.

—Мне нужен будильник, вставать-то завтра вшесть, подготовительные порусскому вдевять,— добавил я.

—Ябынеехала,— сказала Наташка, отнесла враковину посуду ипринялась еемыть.— Нафига оно тебе?

—Попрошу Борьку тайком вынести наши вещи.

—Кстати овещах!— сказала бабушка так громко, что Наташка чуть чашку невыронила.— Идемте вдом, язакрою кухню, апотом, Павлик, уменя для тебя кое-что есть.

Этим «чем-то» оказалась джинсовая жилетка смножеством заклепок идве белые советские рубашки. Видимо, они принадлежали тому жемальчику, который вырос. Япридирчиво осмотрел жилетку иобнаружил наспине свежие заплатки спотрепанными краями, новыглядело, словно так изадумывалось.

—Всяко лучше твоего безобразия,— прокомментировала бабушка, придирчиво меня оглядывая.— Еще быштаны тебе нормальные. Нопока итак сойдет.

Она взяла состула маленькую черно-белую олимпийку «Адидас», взяла заплечи.

—Вот еще. Как думаешь, Бореньке подойдет? Его ятолько младенцем видела. Приехала как-то вшколу напервое сентября, навас посмотреть, инеузнала никого.

—Всамый раз будет. Спасибо огромное, бабушка!— улыбнулся я.— Обещаю отработать вогороде исоскотиной помочь.

—Ой, дабрось! Мне пьянчуги засамогон иеду пашут. Идем иправда спать. Будильник недам, уменя подъем впять, ноятебя разбужу.