Отец примчался минут через пятнадцать, яужзаскучал тут сэтой мумией. Как замерла водной позе, так исидела, нимускул нешелохнулся наеелице. Сами собой напрашивались мысли: авпостели она такая жегорячая? Или отцу неособо надо, чтобы женщина шевелилась впроцессе?

Когда открылась дверь, Лялина чуть ожила, подалась навстречу перешагнувшему порог отцу, ноосталась сидеть.

—Привет, па,— сказал я.

Онупер руки вбоки, покраснел, ажглазные яблоки слега выдавило. Изноздрей, казалось, начнет извергаться огонь.

—Что тымне устроил, а? Мать ночь неспала, рыдала! Ивообще…— Онперевел дыхание ивыпалил:— Почему тыздесь?

—Мне нужны гарантии безопасности,— развел руками я.

—Какие… какой…

—Мытут беседуем ствоей любимой женщиной. Тыведь любишь Анну?

Наконец-то Лялина чуть оттаяла. О, сколько надежды было веевзгляде! Отец, загнанный вловушку, неспешил отвечать. Скажет «да»— перед сыном облажается. «Нет»— любовницу исоратницу потеряет. Любо-дорого видеть его растерянность!

Намиг мне показалось, что онотречется отЛялиной, итогда все пропало.

—Будь честен, отец,— подтолкнул его я.— Тыжеучил нас быть честными. Ну?

—Тебе какое дело?— прогавкал он.

Япосмотрел наЛялину, имне показалось, что содна еедуши поднимается черная муть, застилает глаза, она стала белее мела, нос заострился еще больше.

—Люблю,— нехотя бросил онидобавил:— Ноивас ялюблю, имаму.

—Присядь. Вногах правды нет.

Оноседлал табурет исказал:

—Сын, тыеще слишком молод, чтобы понять.— Оншумно поскреб взатылке.— Как бытебе объяснить. Смотри, тылюбишь мороженое, ноиколбасу любишь. Икак выбрать что-то одно?

Надо отдать ему должное, толковые аргументы, ярассчитывал, что онбудет тупить, имне придется проще. Многих быего слова поставили втупик, нонеменя. Япокачал головой, заулыбался.

—Па, нельзя параллелить людей иколбасу. Как говорил Христос; 'Никто неможет служить двум господам; ибо или одного будет ненавидеть, адругого любить; или одному станет усердствовать, аодругом нерадеть".

Отец поморщился.

—Где тыэтого нахватался, всекту вступил?

—Неуклоняйся оттемы, па. Неполучится. Онас тынерадеешь, признайся себе, будь честным. Иженщину свою необманывай.

Лялина поднялась, желая выйти. Даунее слезы вглазах! Значит, ненавка, аживая! Отец тоже встал.

—Анна, останьтесь, пожалуйста!— попросил яиобратился котцу, который тоже был растерянным:— Па, живи счастливо сосвоей любимой женщиной, амыбудем жить сами.

Онснова покраснел.

—Яужкак-нибудь без тебя разберусь!

Похоже, съезжает, хочет оставить все как есть.

—Что для тебя семья, па?— задал явопрос, напервый взгляд странный.

—Семья— это… семья,— неуверенно сказал он.

—Аименно. Перечисли членов семьи.

—Тыизменя идиота делаешь⁈— начал закипать он.— Что бытывообще понимал!

Так, партия словесно-шахматной эквилибристики начинает сыпаться. Как быоппонент неперевернул стол! Надо аккуратнее

—Па, мыневернемся домой, пока тытам. Утебя больше нет семьи. Утебя есть квартира, ккоторой тыпривык. Хорошая, между прочим, квартира. Тебя это держит?

Онвскочил, навис надо мной, ноянешелохнулся, повел подбородком всторону Лялиной.

—Позволь себе любить, отец. Или тынеумеешь? Или тыделаешь только то, что выгодно? Мы. Невернемся. Домой. Пока тытам. Семьи утебя больше нет.

—Дая…— Онснова собрался угрожать, иявыставил перед собой руку.

—Если тынеоставишь нас впокое, ясдам обрез искажу, откуда онуменя взялся, аНаташа напишет заявление. Хотя… обреза будет достаточно. Если бытынас иправда любил, тохотя быпоинтересовался, где мыичто снами. Может, уНаташи сотрясение мозга…

—Дачто сней станет…

Яобратился кЛялиной:

—Искренне желаю вам счастья. Иочень надеюсь, что выбудете вместе. Все соседи, даже бабка Тонька знает, что вы… встречаетесь. Имать знает имучается. Положи этому конец, папа, будь мужиком. Хватит нас мучить. Люди— неколбаса.— Япосмотрел наЛялину.— Инемороженое.

—Мальчик!— крикнула Лялина.— Тыничего незнаешь!

Янаправился квыходу, отец устремился замной. Язатылком чувствовал его ненависть. Обернулся, заглянул ему вглаза, качнул головой.

—Папа. Иди ксвоей любимой женщине. Неделай глупостей, будет хуже. Если тыменя хотя быпальцем тронешь, обрез получат твои коллеги. Уменя есть кому обэтом позаботиться.

—Тыменя шантажируешь?— злобно прищурился он.— Кто? Кто это сделает?

Если бывзгляды убивали, ябыл быуже рассеян наатомы!

—Считай, как хочешь.

Онзанес руку для удара, ноятак иостался стоять. Лялина возмущенно вскрикнула:

—Рома, тычто делаешь!

—Неходи замной,— прошипел яидобавил нормальным тоном:— Неусугубляй. Янеотступлюсь ипойду доконца. Точка. Собирай вещи ипереезжай сюда. Аиначе конец твоей репутации ипрощай, должность. Неговняй хотя быотношения сАнной. Овчинка выделки нестоит, правда. Тыеелюбишь, она любит тебя, вот ибудьте счастливы!

—Вкого жетытакая су-ука,— донеслось вспину.

Хотелось сказать: «Догадайся содного раза»— нояпромолчал, выбежал наулицу, обернулся. Никто замной нешел.

Никогда непонимал, что удобного втом, что тымучаешься сам, изводишь окружающих, каждый день предаешь любимого человека. Разве непроще быть честным ссобой? Зачем это все? Онбоялся, что мыпроклянем его, как онпроклял своего отца иотрекся отнего? Так пусть видит, что нам без него лучше!

Кстати, деда надо будет найти. Вдруг онтак женеплох, как Эльза Марковна? Мировая жеведь бабка!

Если отец неуспокоится иначнет нас прессовать, япойду доконца. Ради будущего Наташки иБориса. Кстати, как там Наташка? Явно лучше, чем втой реальности, когда весь мир против нее ополчился.

ВВасильевку яприехал напредпоследнем автобусе, вполдвенадцатого ночи, чувствуя себя сдутым шариком. Ятак инепонял, увенчалась лиуспехом моя миссия иневыйдет лиотец натропу войны. Если неидиот, невыйдет.