Сейчас мы, под барабанный бой и песню группы «Арктида», так подходящую по смыслу, входили в очередную деревушку, помещик в которой был занесён в мой чëрный список. В этот список я заносил тех вотчинников, которые выделялись особой неприязнью к крестьянам. Тех, с кем следовало расправиться, но при этом создать из запуганных ими крестьян самых разъярённых несправедливостью бунтовщиков. За сегодняшний день мы уже побывали в одной из таких деревень. И сейчас солдаты знали, что делать.

Колонна подошла к двухэтажному особняку помещика. Я двигался среди всадников, но когда пришло время, не спеша проследовал к началу колонны.

— Стой! — Скомандовал Иван, шедший во главе взвода гвардейцев. Барабанный бой резко стих и повисла звенящая тишина. Толпа крестьян, вышедшая поглазеть на ранее невиданное, кучковалась по обочинам, не решаясь что-либо сказать или, тем более, сделать.

Я выехал перед строем и, осмотрев крестьян, точно таких же, как и в предыдущем селе, взял самодельный, но весьма эффективный рупор из бересты и, приложив его ко рту, заговорил отрепетированную речь:

— Крестьяне! Меня зовут Александр и я — помещик из села Борки, что в десяти верстах от сюда, ближе к озеру Ильмень. Должно быть, вы слышали о нём. — По толпе прошёлся редкий шёпот. Действительно, молва о селе, в котором людей за одну осень прибавилось едва ли не в двое, шла уже давно. — Мои крестьяне — свободные люди. Они работают и получают за то от меня плату. Они пашут и сеют только на своей земле, а оброк мне платят скромный, ничуть их не отягощающий. Правильно я говорю? — Обратился я к ополченцам.

— Так точно! — Стройно и бодро ответили они.

— Астафий, иди сюда, — Позвал я кузнеца, который за зиму успел стать десятником в ополчении. — Скажи людям, хорошо ли ты живёшь?

— Хорошо, командир! — Бодро отозвался он. — Вельми хорошо! Как Александр пришёл, так он и кузнецу мою перестроил и людей мне дал, и железа с углëм. А платит мне за труд мой вельми щедро.

— Вот! Кем он был столько лет и зачем? Слаб душой и моралью закован! Кем он стал после всех перемен? Сам теперь он диктует законы, встав с колен! — Я монотонным речитативом зачитал ещё один куплет из песни группы, по которой очень фанател в прошлой жизни. После чего я кивнул Астфию и тот, коротко поклонившись, вернулся в строй.

— Они служат в моём ополчении. Опять же, за плату. Я сделал их свободными, дал им возможность жить, а не выживать. Я стремлюсь к тому, чтобы мои люди были сыты. Чтобы на их столе всегда был хлеб, а в избе — мир и тепло. — И снова по толпе прошёлся шëпот. Но уже другой, более активный. — А что ваш помещик? — Я указал на величественный дом, за слюдяными окнами которого явно кто-то двигался. — Добр ли он с вами? — Несколько самых смелых с дальних рядов отрицательно побормотали, большинство же лишь печально опустили головы. — Даёт ли хлеб в голодный год за просто так, чтобы вы не голодали? — Теперь уже больше людей гораздо смелее говорили твёрдое «нет». — А платит ли он вам за ваш труд? — И вот, на волне возмущения, большинство уже не просто говорило, а кричало об отсутствии справедливости. — В таком случае, почему же он до сих пор не предстал перед лицом справедливости⁈ — Толпа уже откровенно бесновалась, выкрикивая что-то нечленораздельное, но явно радикальное. Я кивнул Ивану и тот принялся раздавать указания своим бойцам.

— Первый десяток — берите лестницы и через забор. Второй и третий — оцепить периметр. В случае сопротивления — огонь на поражение.

— Есть! — Стройно ответили сержанты и устремились выполнять указания.

— Эй, мил человек! — Окликнул меня какой-то бойкий старичок. — А далеко-ль вы путь держите?

— Мы идём в Новгород, попутно чиня справедливость и освобождая крестьян из рук алчных помещиков. Там, в городе, воевода продался свейскому крулю и стал грабить горожан почем зря. А как этот круль к стенам города подойдёт, так воевода ему ворота и откроет. И станет свей землю Новгородскую в свою веру обращать огнём и мечом, священную православную веру уничтожая. — Люди завороженно слушали, как вдруг за забором поместья раздалось несколько выстрелов. Народ испуганно загомонил. — Сохраняйте спокойствие! — Прокричал я. Спешившись, я снял с лошади своё ружьё без штыка и показал людям. — Это — ружьё. Оружие, которое стреляет с помощью пороха. Как пушка, только меньше. — Я дал знак и из повозок принесли глиняный горшок на деревянной палке. Солдат, встав в двадцати шагах от меня, вытянул палку в сторону и, зажмурившись, отвернулся. Я привычно прицелился и, почти сразу нажав на спуск, легко поразил цель, от которой салютом полетели осколки. Народ вновь глухо загомонил, а кто-то даже перекрестился. Те же, кто обратил внимание, что подобными ружьями вооружены все солдаты, за исключением конницы Григория, то ли от восторга, то ли от ужаса открыли рты.

Тем временем из калитки под руки вывели помещика. Толстый и бородатый, он, сверкая разбитым носом и харкая кровью, проклинал всех и вся. Когда его проводили мимо меня он, взглянул мне в глаза, притормозил. Гвардейцы с новой силой толкнули его в спину, после чего он засеменил вперёд.

— Командир, штурм проведён успешно. Все целы, ликвидировано трое мужчин, оказавших сопротивление. — Отрапортовал Иван.

— Вооружены?

— Так точно. Двое с саблями на нас выскочили и один из лука стрелял, да больно косо. Ребята его почти сразу и сняли.

— Хорошо, молодцы. — Кивнул я.

— Служу отечеству! — Выкрикнул лейтенант, ударив кулаком в грудь.

Тем временем помещика уже поставили к забору. Он еле стоял на ногах, пошатываясь. Мне даже на мгновение стало его жалко. Впрочем, вся эта жалость мигом исчезла, как только я вспомнил рассказы крестьян о его зверствах и беспределе, который он чуть ли не ежедневно учинял. Нет, в новом мире таким людям не место.

— Крестьяне! — Вновь обратился я к народу. Скажите мне, хотите ли вы впредь видеть этого человека вашим помещиком?

— Нет! — Нескладно, но уверенно прокричала собравшаяся толпа. Я кивнул лейтенанту и тот, подозвав троих гвардейцев, стал отдавать им указания, выстраивая напротив осуждённого.

— Теперь для вас настанет новая жизнь! — Я поднял к небу сжатый кулак и люди, повторив мой жест, восторженно загомонили.

— Это бунт? — Растерянно спросил помещик, снова взглянув на меня.

— Готовсь! — Крикнул Иван и три гвардейца взяли ружья на изготовку.

— Нет, — Коротко, но достаточно громко бросил я.

— Цельсь! — Последовала вторая команда.

— Это революция.

— Пли!

Глава 18. «Набирая обороты»

17 апреля 1506