когда толпа вокруг него разразилась отрицанием. После этого Александр кивнул своему, по всей видимости, сотнику и тот, подозвав троих воинов, стал строить их напротив забора. Боря догадывался, что произойдёт далее, но ему было интересно, о чëм в последние секунды своей жизни говорит осуждённый с дворянином. Однако из-за гула толпы расслышать он смог лишь последнюю команду сотника. После звонкого «Пли!» трое воинов слитным залпом разрядили свои ружья в помещика, о котором Борька меньше, чем за день успел составить однозначно плохое впечатление.

Когда всё закончилось и крестьянам объявили свободу, все воины и сам Александр встали на привал прямо недалеко от деревни. Судя по всему, долго задерживаться они не собирались, а лишь остановились не надолго, скорее ожидая, пока их предводитель разберётся со всеми делами. А все свои дела Александр, как понял Боря, вести умел. Вместо того, чтобы отвечать на вопросы всех селян по отдельности, он выцепил из толпы старосту, который, как показалось Боре, был отнюдь не старым и долго с ним беседовал.

Как оказалось, объявленная свобода вовсе не означала для крестьян вседозволенность. Он лишь подарил им свободу передвижения, возможность заключать браки по своему усмотрению, а также гарантия сохранения жизни и возможность трудиться за достойную плату. Если же кто решит учинять разбой и нарушать свободу других людей, такой человек считается разбойником и татем. А таким свободу даже Александр, увы, гарантировать не может. И даже маленькому ещё Борьке было ясно, что мысли этот необычный воевода несёт здравые, хоть и ранее неслыханные. И люди поддержали все его доводы, богом поклявшись «верно служить делу свобод для всех без исключения, не учиняя разбоя и не проявляя чрезмерную жестокость.»

Среди селян было также несколько таких, кто желал вступить в ряды «серого ополчения». Таковым, к удивлению Бори, стал и его отец. Папенька всегда был человеком, лёгким на подъëм. Даже когда пришла весть о том, что свеи идут на Новгород, он едва ли не первым пожелал записаться в ополченцы. Вот и сейчас он, вместе с ещё полудюжиной мужчин, беседовал со старостой, который передавал все слова Александра, удалившегося уже к своим людям.

Как оказалось, принять в ополчение он крестьян не может. Дескать, у него служат только люди, вельми обученные ратному делу. Однако рвение примкнуть к правому делу считается похвальным, а потому он предлагает всем, кто желание на то имеет, поехать в его вотчину, в Борки. Там, говорит, жилья им пока нет, но на улице их никто не оставит и дерево да инструмент для стройки дадут. А после, как обживутся, начнут их и ратному делу тренировать и ружья эти самые собирать научат.

Отец, обрадованный таким предложением, Во второй раз за день велел семье собирать вещи, которые Борька ещё час назад разгружал из повозки. Но староста сказал, что раз уж нашлись те, кто желает помочь делу, то торопиться им не следует. На следующий день по утру им выделили пятерых дружинников из сотни Григория и они, под охраной, как какие купцы богатые, двинулись в путь.

Интерлюдия. Александр.

Революция шла полным ходом. Вообще, назвать всё это именно революцией, наверное, всё же было нельзя. Я лишь хотел убить несколько зайцев разом: ликвидировать продажную знать, заработать авторитет и имя, которые наверняка пригодятся мне в случае наряженной ситуации и, что важно, если не принять, то хотя бы закрепить для общества идею уничтожения всякого крепостничества в зародыше.

Наверное, не нужно быть гением, чтобы понять, как ограничение свободы большей части населения может затормозить развитие страны. А вот если получится максимально безболезненно внедрить либеральные идеи, пролив при этом совсем немного крови самых несогласных, то дальнейшее будущее сулит только самые лучшие перспективы. Ведь если крестьяне получат свободу — они со временем начнут богатеть, увеличат потребности в большем диапазоне товаров, а я им эти товары дам. Выставив соответствующие цены, разумеется.

Впрочем, монополию на эффективное производство я в ближайшее время всё же утрачу. Но это не то чтобы плохо, ведь потребителя в скором времени хватит и на меня, и на моих сподвижников-дворян, что сейчас, официально дав свободу своим крестьянам, массово распространяли либеральные идеи по всей округе. Конечно, консервативное дворянство, составляющее абсолютное большинство, было настроено резко против идеи революции. Они держались за власть, не желая расставаться с правом владения крестьянами, при этом, как слепые котята, не видели собственных выгод от этого решения.

Однако были и такие помещики, которые не спешил принимать решение, а лишь наблюдали. Зачастую моя заранее спланированная пропаганда работала на отлично, с лёгкостью склоняя самых нерешительных на мою сторону, обещая взамен помочь с организацией производства. Если ещё неделю назад на моей стороне было лишь пять не очень крупных дворян, то теперь их число возросло до нескольких десятков. Всё чаще моя небольшая армия, войдя в очередное село и не столкнувшись с каким-либо организованным сопротивлением, радушно принималась не только местными жителями, но и помещиком, поспешившим объявить на их радость полную свободу. И всё реже приходилось обращаться к крайним мерам и вычёркивать из чёрного списка очередное имя.

Мне также повезло с тем, что многое поместное дворянство состояло в числе сотников и десятников полка, который, запершись в детинце, иногда совершал молниеносные набеги на город, грабя, а иногда и убивая местных жителей. А я в это время спокойно входил в их деревни и объявлял крестьян свободными.

Многие из молодых(а иногда и не очень) мужчин выражали особенное рвение в борьбе с фактическим рабством, противоречащим священным догмам православия и подходили ко мне с просьбой принять их в мою освободительную армию. Но я не торопился разбавлять своих вымуштрованных и привыкших к огненному бою людей неотёсанными крестьянами, а потому предложил им альтернативу.

Ещё до начала восстания мы с пятёркой самых преданных новому, свободному делу, дворян договорились о том, что делать с такими революционерами сельской местности. Половину таких вот добровольцев я направлял в Борки, где они должны были сначала отстроить себе жильë, а потом встать на рабочие места ополченцев. Оставшийся в селе Макс займётся их приёмом и организацией.

Вторая же половина людей направляется в сëла и деревни этих самых пяти дворян. В них уже начали закладывать мануфактуры по образцу таковой в Борках. Для минимизации конкуренции, мы с ними договорились, что каждый станет работать в своей сфере. У меня и у Евпатия планировалось развернуть массовое производство ружей, к другому дворянину переселить суконных дел мастера из Борок, который сшил для моего войска мундиры. Четвëртому, вместе с