Сорок минут я говорил без перерыва, а когда остановился ненадолго, чтобы перевести дух, в мой монолог сумел вклиниться Капитан.

– Все-таки химия – великая вещь, Айван. Я тебе восемь лет талдычил, что никому твоя правда из Sekretex не нужна. И вот наконец ты прозрел. Ладно… времени у нас мало, ты пять дней в коме провалялся, и высокий гость вот-вот прибудет.

– Какой гость?

– Высокий. Я же говорил, что приедет к тебе один из сильных мира сего с предложением, от которого ты не сможешь отказаться. А приняв это предложение, ты с вероятностью 98 % умрешь в ближайшие несколько недель. Это в случае, если мы до истины не докопаемся. До той самой, эволюционно оправданной, которая поможет выжить нашей несчастной, съехавшей с ума цивилизации. Так что нужно торопиться. Сосредоточься, пожалуйста. Не растекайся мыслью по древу. Правда, ложь, бог, любовь – это все любопытно, но меня интересует другое. Расскажи мне, что произошло после того, как ты покинул Россию. У нас появился шанс, Айван. Искусственный интеллект после твоих предыдущих показаний пересчитал вероятности. Есть две новости, хорошая и плохая. С какой начать?

– С хорошей, – быстро ответил я. – Давно не получал хороших новостей.

– Хорошая новость заключается в том, что с вероятностью 84 % Линда ни при чем. А родители твои ни при чем с вероятностью 92,8 %. Не использовали они тебя втемную, наоборот, отговорить пытались.

– Отлично, Капитан. Открыли Америку! Я вам это с самого начала твердил. Но новость действительно хорошая. А плохая какая?

– А плохая новость состоит в том, что тебя все-таки использовали втемную с вероятностью 79,6 %. Раньше, если ты помнишь, пятьдесят на пятьдесят было.

– Кто?

– В том-то и дело, что неизвестно. Даже предположений у аналитиков нет. Поэтому расскажи мне, что происходило в Калифорнии, максимально подробно. Скорее всего, из тамошних кто-то. Давай, Айван, у нас появился свет в конце тоннеля, и поле, как ты выражаешься, приобрело одну на всех полярность.

Плохая новость оказалась еще лучше хорошей: в Америке со мной действительно начали происходить довольно странные и нелогичные вещи…

– Ладно, – сказал я Капитану. – В Калифорнию я прилетел в самом конце 2017 года…

* * *

В Калифорнию я прилетел в самом конце 2017 года, под Рождество. Я не знаю, какими словами передать тогдашнее мое состояние. Шок? Но шок – это скорее что-то неприятное. Счастье? Но не мне, сидящему в трюме авианосца “Рональд Рейган”, говорить о счастье… Рождество. Да, наверное, рождество – я словно заново родился на благословенной прибрежной полоске суши среди апельсиновых и пальмовых рощ. Или попал в рай. Так случилось, что я никогда не бывал в Америке. Америка была во мне. В мальчишке, родившемся в год смерти Брежнева, она пустила глубокие корни. Я слушал американскую музыку, носил джинсы, пил колу и ел гамбургеры. В девяностые, когда я рос, это были не просто музыка, джинсы, кола и гамбургеры. Это были МУЗЫКА, ДЖИНСЫ, КОЛА и ГАМБУРГЕРЫ. Это была сама СВОБОДА.

С восторгом, близким к экстазу, держа за руку Линду, я ступил на обетованную землю, увидел пальмы, украшенные елочными игрушками, и черного белозубого таможенника в красивой форме. Он лихо скороговоркой произнес: “Привет, парень, добро пожаловать в Америку! Она тебя заждалась, давай действуй, не мешкай, вперед!” – и так ловко поставил печать в паспорт, что привиделось мне, будто он ударник из знаменитой джазовой банды “Каунт Бейси и семеро из Канзас Сити”. В ушах зазвучал финальный аккорд изумительной импровизации. А потом к стеклянным дверям аэропорта подъехал огромный белый лимузин с шофером в строгом темном костюме, мы с Линдой нырнули в машину, словно в пузырящуюся ласковую джакузи, и я понял – дома.

Проезжая по Голливудскому бульвару, я заметил недалеко от знаменитого Китайского театра уличную забегаловку и попросил водителя остановить машину. Мы с Линдой купили по огромному бургеру с колой и картошкой фри. Разложили добычу прямо на капоте лимузина и сожрали все это – смеясь, дурачась, обливаясь майонезом и кетчупом. Никто не обращал на нас внимания – подумаешь, на лимузине. В городе ангелов и не такое видали. Картошка фри… Не только картошка, здесь все было free… Здесь пахло freedom из каждой подворотни. Как там Пушкин писал? “…И свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут”. Вместо меча черные, желтые и белые братья отдали нам с Линдой булку с котлетой и колой, но это было не менее круто. Возможно, даже более…

Я смог, я обдурил всех, я вырвался из холодной, дикой страны, где меня гнобили суровые мужчины из “Недетского мира”, и прилетел в Америку победителем. За первые два месяца я перезнакомился с половиной Голливуда и Силиконовой долины. Причем инициативу проявляли они, а не я. Кинозвезды, легендарные предприниматели – было от чего поехать крыше. И она поехала… Особенно когда посыпались предложения от инвесторов. Миллиард, два, пять, двенадцать за небольшие пакеты акций перед выходом на биржу. Одна компания с яблочком на логотипе предложила купить все скопом за 250 миллиардов. 250 миллиардов… Долгов у Sekretex не было, все деньги я мог спокойно положить себе в карман. Даже представить страшно размер этого кармана…

Мне тридцать пять лет, я номер один в списке “Форбс”, я вообще номер один. А вокруг Голливуд, вокруг девки, такие девки, о существовании которых я прежде и не подозревал. Что-то сотканное из морского бриза, орхидей и амброзии… о сексе с этими субстанциями и подумать было невозможно. Но они подбадривали – давай, мол, не стесняйся, мы земные, с нами и пожестче можно… Линда прекрасно видела, что со мной происходит. И хотелось, и кололось, и совесть мучила, и бессовестность. Казалось, упускаю что-то, еще пять, десять, пятнадцать лет – и превращусь я в солидного, укатанного жизнью старикашку. И что мне тогда нужно будет, кроме стакана виски? Логично прямо сейчас пробовать, пока можно, но вот Линда…

Она не терпела лжи. Вы, Капитан, ваши аналитики и ваш убогий искусственный интеллект потом утверждали, что это был тонко рассчитанный психологический ход. Чушь! Она просто не терпела лжи… Вернулся я как-то домой с очередной тусовки и увидел ее в дверях с чемоданами.

– Вот, – сказала она буднично, – ухожу.

– Куда, зачем, что я тебе плохого сделал? Может, обидел случайно? Прости тогда, я же люблю тебя сильно…

– Знаю, что любишь… Пока любишь… – Она запнулась на секунду, мучительно ей было выговаривать поганую правду. Смогла все же, преодолела себя и выговорила: – Пока любишь, но уже стесняю я тебя. Ты ни в чем не виноват. Жизнь людей сводит, она же их и разводит. Тут вон какие женщины, не чета мне. Была б мужиком – сама бы влюбилась. А ты король мира. А мне сорок уже исполнилось. Тело не то, глаза не те, губы не те, все не то… Пока любишь, но скоро начнешь ненавидеть. Сковываю я тебя, Ванечка. Из чувства долга помереть можно, а любить нет…

– Нет! – заорал я. – Ты ошибаешься, не уходи! Я люблю тебя!!!

– Пока любишь, – повторила она, сделав акцент на слове “пока”. – Не надо, Ваня, говори правду, если любишь – говори правду. Хочется же, да?