На соседней кровати заворочался Степка-цыган. «Чепуху какую-то мелет, — подумал он. — Соревнование — это игра, неважно, как соревновались, важен результат… — Нет, это же надо, от костюма отказался! — И тут же он поймал себя на мысли: Генка за это время, как освободился, узнал что-то такое, чего ему, Степке-цыгану, пока никак не понять… Выходит, я ему завидую, — изумился Степка-цыган, — ему, который тут вкалывает, как карла…»

— Куда путь держишь? — снова подал голос Генка.

— Эх, и сам не знаю, — вздыхает Степка-цыган. — Поверишь, с этой бы кровати никуда не уехал…

«Значит, не сладко бродить по свету, — размышляет Генка, — если матрац, набитый соломой, периной кажется».

3

Машина, груженная лесом, вдруг осела на заднее колесо. Накренилась. Приехали! Это уже третья поломка за день. И у всех трех машин полетели рессоры. Полетели — это значит лопнули, то ли с краю, то ли посредине, но так или иначе — поломка.

— Кто дал право перегружать машины? — спросила Рита одного из шоферов. Тот, этак небрежно, возьми да и скажи:

— Грузят, мы и возим. Нам-то что!

Рита разыскала механика Сычева. Михаил Михайлович только плечами пожимал — я, мол, здесь при чем? Мое дело ремонтировать, ваше — возить, заготавливать лес. Рита так и задохнулась от злости, на переносице брови ленточкой сошлись, на щеках румянец проступил.

— Как это вы ни при чем?! Вы что же, ждете, пока все машины выйдут из строя!.. А ну, едем на верхний склад.

Поехали. На автокране в эту смену работал Санька Тынянов. Осенью, в период дождей, он женился. И парня словно подменили — остепенился, про балагурство забыл. Братья Близнецовы только успевали заносить стропы. Толстомерное бревно повисло в воздухе, ухнуло на машину, колокольцами перекликнулись цепи. Машина присела на правые колеса. Второе бревно — на левые. Третье — на все колеса. Машина будто ниже стала. Точно в землю вросла.

— Стоп! — подала знак крановщику Волошина.

— В чем дело, Маргарита Ильинична? — высунулся из кабины Санька. У Саньки дурацкая привычка скалить зубы даже тогда, когда разговаривают с ним серьезно.

— Не видишь, машину перегрузил! Очки нужны?..

— Зрячий, и так увижу, — беззлобно отозвался крановщик.

С передней площадки лесовоза спрыгнул на землю шофер Николай Ерохов. Не спеша, вразвалку подошел к начальству. У Николая полушубок блестит от мазута, лицо обожжено морозами.

— О чем разговор, товарищи начальники? — Николай снял рукавицы, сунул их за ремень.

— Почему, товарищ Ерохов, машину перегружаете? — дышит морозным паром Волошина. Не ко времени мизинец на правой ноге ощутимо заныл, стало покалывать, как иголочками. «Надо двигаться, не стоять на месте», — думает она. Взяла за рукав Ерохов а, повела к машине. — Сколько, по-твоему, здесь кубометров?

Николай мнется.

— Сколько? — не отступает Волошина.

— Ну, кубиков двенадцать, — щурит тот глаза.

— А сколько можно погружать?

— Сколько, сколько! — Николай перевел взгляд на механика, с механика на автокрановщика.

— Тынянов, снимай эти два бревна, — скомандовала Рита. Неудобно приплясывать, но приходится — покалывание иголочек в палец усилилось. — Снимай, снимай! — Она не обращает внимания на просьбу Ерохова отвезти хотя бы этот лес. «Сегодня же переговорю с Наумовым, — думает Рита. — Пусть специальный приказ напишет: при перегрузке машин поломки относить за счет водителей, — и сама вдруг удивилась своей строгости. — Может быть, помягче? Нет, иначе через полмесяца — месяц не только рессоры, но и подшипники полетят…»

Дорогой в поселок Рита нагрубила механику. Михаил Михайлович только отдувался. «Вот баба, даже за себя не может постоять», — смотрела в лобовое стекло Волошина на убегающее под колеса белое полотно дороги. Последнее время она ощущала необыкновенную легкость, будто ее кто-то подхватил сильными ручищами и понес. Ни минуты не сиделось дома. Везде хотелось поспеть самой, до всего дотянуться, сделать, увидеть…

Хотя Рита и продолжала встречаться по вечерам с Платоном, но чувства ее как бы раздвоились. Мысли девушки все чаще стал занимать Турасов… Рита боялась этого второго чувства. Как бы желая перебороть его, она чаще встречалась с Платоном, она хотела узнать его ближе, чтобы никто иной, только этот паренек владел ее чувствами. Но Платон оставался для нее только отличным свойским парнем. С ним было просто и легко, как если бы она встречалась с другом детства или со школьным товарищем. «Кстати, как он там сегодня? — подумала Рита. — Справится ли за вальщика? Сысоев заболел, не вышел на работу…»

Они ехали в кабине трое. Рита между Ероховым и механиком. Михаил Михайлович смотрел в отпотевшее боковое стекло и часто протирал его рукавицей. Николай всю дорогу насвистывал какую-то песенку. Все уши Рите просвистел. Но не могла же она ему запретить свистеть. Другое дело — запретить перегружать машину.

Когда вылезли из кабины, Ерохов окликнул Риту.

— Маргарита Ильинична, а ведь в кабине тоже втроем не положено…

Рита улыбнулась, шутя погрозила пальцем — подметил-таки.

— Молодец, в другой раз не пускай. — Ноги отогрелись, мизинец больше не покалывало.

Наумова в конторе не оказалось. Сказали, что он уехал на нижний склад. В контору начальник лесопункта заявился только во второй половине дня. Валенки гремели, как железные. На полушубке блестящими росинками застыли капельки воды. Он почесал ладонью небритый подбородок, прислонился к обогревателю печи.

— До костей промерз, — сказал Наумов. — Машина на реке в пустоту угодила, еле вытащили…

Из диспетчерской принесли сводку вывезенной за день древесины. Леонид Павлович долго вертел в пальцах бумажный квадратик, сопел. Проследил валенками до стола, положил сводку под стекло.

— Да-а, — пробарабанил по стеклу пальцами, изучающе посмотрел на Волошину. — На тридцать кубометров сегодня вывезли меньше, — сипло выговорил он. — Почему?

— Вы же знаете почему, зачем спрашиваете? — шаркнула локтями по столу Рита.

— Я ничего не знаю, — упрямо повторил Наумов. Ему неудобно было заявить прямо, что он против распоряжения технорука, что он за перегрузку машин. — Мне важно то, что снизилась вывозка. Вот сейчас позвонит директор, — дотронулся он пальцами до телефонного аппарата, — спросит, сколько вывезли за день. Спросит, почему меньше. Что посоветуете ему ответить? — склонил на бок голову Леонид Павлович.

Было хуже всего слушать его ровный голос. Он жужжал надоедливо, подобно осе, летающей над ухом.

— Объясните все, как есть на самом деле. Зачем обманывать себя, Леонид Павлович? Неужели вы не хотите понять, что, перегружая машины, мы можем лишиться их?!. Мы просто не выполним план!

— Вот-вот! — оживился Наумов. — Я же говорил, запас не следовало трогать.

— Леонид Павлович, — потеряла всякое терпение Волошина, — зачем разводить демагогию?!

— Я не демагог, — в свою очередь обозлился Наумов. — Я не меньше вас болею за план!

— Хорошо, дорогой Леонид Павлович, вы болеете за план, — озорно блеснула глазами Волошина, — но зачем небритым