Шрифт:
Закладка:
— Ну как?
— Сигнал тревоги, — бессмысленно ответила Бейли.
Снаружи были заметны красные и синие огни. Сколько бы Сет ни доказывал, что мигалка не издает звук, Бейли все равно называла ее сигналом тревоги.
Мы прошли мимо блокнотов, чтобы достигнуть окна. Уже второй раз за эту неделю ко мне приходил полицейский.
На этот раз, похоже, не ко мне. На крыльце стоял мой кузен Скотт, а мои родители вышли на улицу.
Бейли задернула шторы, и я как можно тише приоткрыла окно. Хотя звука сирены не было, двигатель патрульной машины работал. Разобрать что-либо было трудно, предложения казались искаженными.
Бейли наклонилась ко мне и прошептала:
— Кажется, он сказал, что начали рассматривать дело?
— Какое?
Мы не были уверены в его словах. Я прижалась к стеклу. Пыль попала в горло, и я едва сдержала кашель.
— Что? — рявкнула мама.
Это прозвучало ясно и чисто. Но то, что ответил кузен, мы не расслышали.
— Бесполезно. — Расстроенная, я закрыла окно. Указав на лестницу, я сказала: — Просто пойду и спрошу.
— Тебе нужно закончить с заданиями, — ответила Бейли так, словно она не пыталась подслушать разговор вместе со мной.
Она так сказала лишь для того, чтобы доказать, что выполняет свою миссию. Бейли последовала за мной, но поскольку это было семейным делом, остановилась на верхней ступеньке лестницы. Я спустилась первой, Бейли вслед за мной. Мы ждали, пока родители вернутся в дом.
Когда они вошли внутрь, были словно лед и пламя. Мамино лицо побагровело, а отцовское побелело. Родители закрыли дверь, а Скотт все еще стоял снаружи. Увидев меня, папа удивленно покачал головой и отпустил мамину руку.
— Я заварю кофе.
Он прошел мимо меня, не сказав ни слова. Мое сердце остановилось. Потянувшись к матери, я спросила:
— Что случилось?
— Тебе нужно заниматься, — ответила она.
Я не сдвинулась с места.
— Мама.
— Скотт не уверен, — произнесла мама. В ее голосе звучало осуждение.
— Но он думает, что присяжные странно себя ведут.
Взглянув на лестницу, я увидела, что Бейли прижала руки к груди. Я успокоилась. Бейли понимала, что я чувствую — обиду, настороженность и страх. Я погладила маму по спине, а она повторила мой жест так, словно я снова была маленькой, и у меня болел живот.
— Что это значит?
— Как я уже сказала, Скотт не уверен, — огрызнулась мама, все еще злясь. — Он приехал сюда, чтобы предупредить нас, потому что «там» болтают. На работе я всю ночь это слушаю. И нет необходимости нестись сюда, включая мигалку.
— Все в порядке, да?
Из кухни появился отец.
Булькнул кофейник — обычный звук сейчас казался неуместным. Дом застонал, покачиваясь у нас под ногами. Вновь зазвучала сирена. Она раздавалась в темноте, словно где-то вдали.
— Плохие новости распространяются быстрее хороших, — сказал папа.
— Но я должна дать показания. — Поворачиваясь к ним, казалось, что я умоляю. Меня охватила паника, лишившая меня рассудка и здравого смысла. — Я была там! Разве это не имеет значения?
Мама положила руку мне на плечо.
— Уилла, прекрати это. Пока ничего не известно. Уверена у Бейли есть другие заботы, поэтому не трать ее время.
Подталкивая меня к лестнице, мама ждала, пока я уйду. Она серьезно считала, что я смогу продолжить занятия? Присяжные — это не судья. Они просто рассматривают бумаги в поисках улик. Мисс Парк объяснила, что они решают достаточно ли доказательств, чтобы посадить в тюрьму Терри Койне.
Я была там! Я все видела. Ощущала и точно знала, кто стрелял из пистолета. Это факт, так что же случилось с присяжными? Я опознала преступника. Когда я поднялась наверх, Бейли схватила меня за плечи.
— Все в порядке, — сказала она. — Все будет хорошо.
Но когда наши глаза встретились, я поняла, что это не так. Бейли единственная, кто всегда оптимистична, но сейчас в ее взгляде вместо уверенности читалось беспокойство. А я выглядела сумасшедшей. Хотя думаю, мы обе имеем на это право.
Грей
Вот он я, свирепствующий.
Я стою в комнате с душами, держа в руке сосуд. Свет внутри него не такой яркий, как тот, что позади меня. Когда я поднимаю сосуд вверх, он кажется почти пустым.
Четыре души за сто лет. Невыполнимая задача, так было всегда. Сизиф и его гора. Я и эти души. Я бы рассмеялся, но ничего смешного больше нет.
Я все время выбрасываюсь с маяка. Снова и снова погружаюсь в море. Разорванный на части и перевоплощенный, начинаю находить небольшое удовольствие в том, что причиняет слабую боль. Какая бы магия не собирала меня снова, она истощена и устала.
Я перестал завтракать и ужинать. Если бы я был человеком, у меня пересохло бы во рту, потому что в течении нескольких дней, а может, и неделю я не пью воду. Подарок самому себе — позволить ускользнуть времени. Намного лучше, чем музыкальные шкатулки, книги и вся та чепуха, о которой я мечтал.
Как осень сменяется зимой, так и я уступаю туману.
Как монах, побрился налысо. Как аскет, разделся до пояса. Ни обуви, ни перчаток, ни галстука.
Теперь понимаю, какой выбор был у меня, когда я занял место Сюзанны. Коллекция душ только отвлекала. Это было гораздо важнее, или, лучше сказать, намного проще.
Стать человеком или туманом. Заманить следующего претендента на остров или сдаться. Все это время остров знал, я должен был погибнуть.
Магия надо мной издевается. Смеется и отдается эхом среди деревьев.
Уилла приехала только для того, чтобы устроить представление. Повеселить древнего Бога или демона, обитающего в этом маяке.
Разум подсказывает мне, что она всего лишь пешка. Стихия живет сама по себе. Капризна и непостижима, у нее нет совести. Я ненавижу и проклинаю ее. Стою здесь на краю мира, держа в руке душу брата Уиллы. Я понятия не имею, что будет, если разобью сосуд.
Что случилось, когда я забрал его душу? Этот вопрос только сейчас приходит мне в голову. Помешал ли я его пути в ад или рай? Существуют ли вообще эти места? Этот свет в сосуде мог быть чем угодно — дыханием, мыслью. Вот он весь смысл живого существа, а я храню его, как банку с вареньем в шкафу.
Перегнувшись через перила, я поднимаю сосуд вверх. Маяк стонет, луч света совершает еще один оборот. Когда свет освещает меня, я выпускаю
