Шрифт:
Закладка:
За год до смерти Брежнева в Политбюро поступила записка влиятельного Комитета партийного контроля ЦК КПСС от 21 мая 1981 года «Об усилении борьбы со взяточничеством в 1975–1980 гг.». В ней указано, что в 1980 году было выявлено более 6 тысяч случаев взяточничества на высоком партийно-правительственном уровне, а масштабы коррупции возросли на 50 % за пять лет. Здесь же приводились факты осуждения заместителей министров правительства СССР и министров союзных республик, а также сотрудников партийных аппаратов вплоть до уровня секретарей райков и горкомов КПСС[384]. Более высокий ранг хозяйственной и партийной номенклатуры был тогда недосягаем даже для партийного контроля ЦК партии. Так, в середине 1970‐х годов КГБ СССР по инициативе Андропова начал расследование рыбно-икорного дела в магазинах фирмы «Океан», но оно было оборвано в 1979 году, как только обнаружилась связь с персонами, опекаемыми лично генеральным секретарем, а именно министром рыбной промышленности Ишковым и первым секретарем Краснодарского крайкома Медуновым. В 1981 году КГБ начал расследование «хлопкового дела» в Узбекистане, однако и оно было быстро заморожено, как только стала выявляться его связь с высшим руководством республики, а какие-то нити потянулись в Москву, к окружению умирающего Брежнева[385].
В это время многие поступавшие с мест сигналы гасились в самом Кремле, особенно если они задевали членов семьи вождя (сына — Юрия Брежнева, дочери — Галины Брежневой и ее мужа — Юрия Чурбанова и др.), а также протеже Брежнева, например И. Бодюла, Д. Кунаева, С. Медунова, Ш. Рашидова. Однако негласно расследования в отношении всех названных персон проводились по инициативе Андропова как главы КГБ СССР, а после смерти Брежнева и избрания Андропова на пост Генерального секретаря ЦК КПСС (ноябрь 1982 года) расследования злоупотреблений властью в республиках радикально активизировались. Андроповым были инициированы «Краснодарское дело» (также известное как «Медуновское дело»), и «Рыбное дело», затрагивающее Министерство рыбного хозяйства и власти ряда регионов. Тогда же начались расследования в Казахстане в рамках операции «Паутина». Это расследование, выявившее связи руководства республики с незаконной деятельностью в металлургической промышленности Карагандинской области, было остановлено в 1984 году после смерти Андропова, но в 1989–1990 годах вновь возобновлено — в итоге 25 руководителей высокого уровня были привлечены к уголовной ответственности за взяточничество и казнокрадство[386].
Незадолго до смерти Андропова, в феврале 1983 года Политбюро ЦК КПСС приняло постановление об особом внимании Генеральной прокуратуры к расследованию «Хлопкового дела», но и это расследование затормозилось с очередной сменой вождя, во время правления К. У. Черненко, и вновь активизировалось лишь при Горбачеве, которого избрали лидером голосами членов Политбюро, заинтересованных в продолжении линии Андропова на реформирование партийно-государственного аппарата. 23 апреля 1985 года в Москве состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором Михаил Горбачев сообщил о планах реформ. Тогда впервые появился новый термин — «перестройка», хотя в ее программе доминировали прежние андроповские мотивы: «повсеместно повысить организованность и дисциплину, коренным образом улучшить стиль деятельности партии»[387].
Клановая олигархия и ее вклад в дезинтеграцию СССР
Клановый и олигархический характер власти в союзных республиках подталкивал процесс дезинтеграции Союза во многих отношениях. Мы рассмотрим лишь несколько таких факторов.
Обособление в целях бесконтрольности. Правление региональных партийных вождей, хоть и было неограниченным по времени, но над многими из них нависала угроза обвинений в коррупции и в других злоупотреблениях властью, поэтому местная номенклатура постоянно стремилась к самозащите и отгораживанию от контролирующих органов союзного центра. Путей такой самозащиты было немного. Во-первых, вовлечение в коррупцию влиятельных лиц в центре (Юрий Чурбанов, первый заместитель министра МВД СССР и зять Брежнева, признал на суде по «Хлопковому делу» ряд эпизодов получения взяток от узбекских чиновников)[388]. Во-вторых, некоторое обособление от центра региональных систем государственного контроля, прежде всего за счет расстановки «своих» протеже на посты глав местных силовых структур. Правда, примеры Г. Алиева и Э. Шеварднадзе показывают, что не всегда «свои» кадры выручали местных руководителей, поскольку некоторые региональные силовики больше делали ставку на центр, чем на свое региональное начальство. Вместе с тем длительная карьера Кунаева, Бодюла, Рашидова и многих других лидеров советских республик показывает, что в большинстве случаев местные органы правопорядка вовлекались в состав региональной олигархии, «семьи» и такие номенклатурные группировки создавали условия для регионального обособления.
Бюрократический национализм. Стремление многолетних правителей республик опереться на «свои кадры» стимулировало в ряде республик преимущественное привлечение представителей местных национальностей на руководящие должности в регионе. Для кого-то из республиканских лидеров эта практика закончилась снятием с должности. Например, проявления национализма ставились в вину члену Политбюро П. Е. Шелесту при его отстранении от руководства Украинской ССР[389]. Но отношение центра к «национализму» республиканских лидеров из числа «друзей Брежнева» было более снисходительным. Так, в Казахстане за годы правления Кунаева произошла кадровая «казахизация» системы партийно-государственного управления и высшего образования. К середине 1980‐х годов доля казахов в вузах города Алма-Аты, в котором казахи составляли лишь 20 % населения, превышала три четверти как среди студентов, так и среди преподавателей. Например, в феврале 1986 года казахи составляли 75,8 % всех студентов Казахского государственного университета[390]. Доля этнических казахов среди партийного руководства была намного выше их доли среди «рядовых» коммунистов Компартии Казахской ССР, где преобладали этнические русские. Так, в 1981 году этнические казахи составляли только 38,6 % коммунистов в Казахстане, а среди членов ЦК Компартии Казахской ССР — 54 %, в составе первых секретарей обкомов — 61 %[391]. В итоге к середине 1980‐х годов этнические казахи доминировали в администрациях, высшем образовании, науке и культуре Казахской ССР. В то же время доля казахов, занятых в промышленном производстве, фактически была заморожена: в 1959 году она составила 19,3 %, в 1979‐м — 18,9 %, и лишь к концу 1980‐х доля титульной национальности в указанных отраслях увеличилась до 20,1 %[392]. Огромные этнические перекосы в сфере образования, управления и занятости стали одним из оснований для претензий к Кунаеву со стороны союзного руководства в «постбрежневские» времена. В специальном постановлении ЦК КПСС от 1986 года отмечалось:
Руководящие органы республики устранились от целенаправленного формирования национальных кадров рабочего класса. <…> Сократился удельный вес казахов среди
