В мае — июне 1954 года начались бунты политических заключенных в лагерях и волнения в спецпоселениях. Легендарное 40-дневное «Кенгирское восстание» (16 мая — 26 июня 1954 года) в лагере «Степной» поселка Кенгир Карагандинской области и образование на это время свободной республики описал А. Солженицын[337]. Это восстание, возглавляемое украинским националистом Михаилом Сорокой, бывшим партизаном Украинской повстанческой армии евреем Гиршем Келлером[338], немцем Юрием Кнопмусом, советским офицером, русским Капитоном Кузнецовым и другими, было жестоко подавлено[339].

В спецпоселениях в это время также начались протестные брожения и столкновения спецпоселенцев с военизированной охраной и, еще чаще, с местным населением. Основной зоной столкновений был Казахстан. В эти волнения в неодинаковой мере были вовлечены разные этнические группы спецпоселенцев. По данным В. Козлова, из 24 известных случаев в 1953–1960 годах в Казахстане в качестве основных «конфликтных пар» выступали русские и вайнахи. При этом в 19 эпизодах участвовали русские, в 16 — чеченцы и ингуши (вайнахи), в остальных — другие народы Северного Кавказа, Казахстана и Калмыкии[340]. Не было зафиксировано ни одного эпизода с участием репрессированных поволжских немцев[341]. Вероятно, отчасти поэтому именно немцев освободили из-под надзора сил МВД уже в 1955 году, раньше других «наказанных» народов[342]. Большая часть волнений произошла в районах вайнахских спецпоселений (в Караганде, Алма-Ате, Акмолинске, Павлодаре и Кзыл-Орде). Русско-вайнахские и русско-казахские столкновения участились после 1954 года по мере притока в Казахстан русской молодежи, мобилизованной из центральных районов России на освоение целины[343].

Эта важнейшая политическая кампания хрущевского времени существенно повысила градус социальных волнений в стране, а некоторые из конфликтных ситуаций приобрели этническую окраску. Одним из самых громких эксцессов такого рода стал бунт пришлой русской молодежи (около 5 тысяч строителей-комсомольцев, приехавших на «стройку целины») против неудовлетворительных условий жизни (отсутствие элементарных удобств, мизерная зарплата и перебои с продуктами) в Темиртау 1–4 августа 1959 года. Это событие соответствует классическому определению бунта (открытое массовое недовольство народа или группы против властей, сопровождающееся двусторонними насильственными действиями), подавленного силами госбезопасности. При этом 15 человек из числа восставших погибли в ходе такого подавления или скончались после него, от полученных ранений, уже в больнице[344]. Этническим этот бунт можно назвать по составу его инициаторов и главных участников (преимущественно приезжих русских), а также по восприятию его как «русского бунта» местными казахами, но не по целям протестных действий. И в этом проявилась одна из важных особенностей протестной активности 1950‐х — начала 1960‐х годов. В это время было множество конфликтов, которые основывались на этнической мобилизации, но их участники публично декларировали цели своих действий как неэтнические. Условно их можно назвать латентной этнической мобилизацией.

Протестный сталинизм и латентная этническая мобилизация

Разоблачение репрессивной политики И. Сталина на XX съезде партии стало поводом для массовой протестной активности в Грузии. Ее первым проявлением стала демонстрация в Тбилиси 5 марта 1956 года, которая начиналась в день смерти Сталина как выражение поддержки горожан «оклеветанному Сталину» и проходила без видимых признаков этнической мобилизации. Демонстрация в городе не прекращалась еще пять дней и впоследствии 8–9 марта все больше приобретала форму открытого, публичного политического недовольства новым лидером КПСС, сопровождаясь сугубо политическими лозунгами, все так же далекими от опоры на этничность: «Долой Хрущева!» и «Молотова — во главе КПСС!»[345]. Такую активность можно назвать идеологическим ревизионизмом, направленным на очищение коммунистической идеи за счет смены лидера партии. По мере вовлечения в протест все новых групп жителей Тбилиси и приезжих, а также распространения протестных акции на всю Грузию они становились, во-первых, все более смелыми в отношении критики действующей власти; во-вторых, все более стихийными и уже не нуждались в заранее заготовленных лозунгах про «хорошего Молотова»; в-третьих, все в большей мере стали отражать типичные признаки этнической мобилизации, апеллируя к задетой национальной гордости грузин. Сталин в массовом сознании жителей Грузии постепенно представал не столько как коммунистический вождь, сколько как «прославленный грузин». После расстрела демонстрации в Тбилиси 10 марта 1956 года протест перекинулся на региональные центры Грузии и уже там проявил свою этническую основу, поскольку публично был направлен не только против Хрущева, но и против этнически чужих. Не случайно в марте 1956‐го русские жители Цхалтубо обратились к К. Е. Ворошилову с письмом, в котором рассказывали о «многочисленных фактах враждебной пропаганды по отношению к русским», сопровождавших сталинистские протесты, например на металлургическом заводе в Рустави грузины-рабочие в ходе таких протестов предлагали русским «ехать в свою Россию и наводить там свои порядки»[346].

Другой пример протестного сталинизма, который со временем трансформировался в этноцентризм, представляет «сталинистская демонстрация» в Сумгаите в 1963 году. Она произошла в том самом азербайджанском городе, в котором четверть века спустя (27–29 февраля 1988 года) бушевал этнический погром (массовое одностороннее нападение азербайджанских жителей города на армянскую часть населения), рассматриваемый некоторыми экспертами как первый погром в Советском Союзе[347]. Оба события в их сопоставлении дают представление об эволюции стихийных протестов. Итак, 7 ноября 1963 года, во время главного государственного торжества в СССР — празднования Дня Октябрьской революции, на официальной демонстрации, милиция попыталась отобрать у группы демонстрантов «несанкционированный» портрет Сталина. Завязалась драка между силами поддержания правопорядка с одной стороны и шестью азербайджанскими демонстрантами, поддержанными, судя по данным КГБ СССР, 800 жителями города[348]. Кубинский студент, обучавшийся в Сумгаите, снимал эту потасовку на фотоаппарат, за что был избит демонстрантами. В жалобе студента кубинскому послу Карлосу Оливарес Санчесу сообщалось, что демонстрация переросла в погром отделения милиции и убийство русского солдата[349]. Это событие, с одной стороны, можно оценить как неожиданное (Сталин в Азербайджане не был символом нации, как в Грузии) и вместе с тем типичное для начала 1960‐х годов. Это было время массового роста народного недовольства всех регионов Советского Союза «плохим Хрущевым», в противоположность которому Сталин, символически низвергнутый новым правителем, казался образцом «правильного» советского правления. Типично было и перерастание стихийного протеста в погром против этнически чужих. При этом такие эксцессы не были направлены против КПСС и не задевали (либо слабо задевали) устои советского строя. Этническая составляющая в таких протестах если и проявлялась, то была неосознанной, скрытой, а уж о политическом национализме — идее создания независимого государства-нации — тогда в Азербайджане и речи не могло быть (такие идеи проявились преимущественно в элитарных кругах Азербайджана,