Подруга моя не курила, отправила меня на балкон, а сама — не знаю, чем занималась. У неё с собой телефон был зачем-то: связь тут не ловится в принципе. Разве что, в игры играть, или — как я, писать что-то. Может, фотографировать. Но я не люблю фотографии, я люблю живые картины. Только рисовать их совсем не умею. Иногда жалею, что я не художница.

Я не помню, когда это было. Ну, как — могу только догадываться, что совсем давно как-то. Или недавно. Ну, точно до моего переезда на этот маяк.

Мы как-то провели остальной день.

Таскались по переулкам и узким улочкам, да просто гуляли. Клоун тогда людей ещё рядом с заводом вокруг себя собирал, пытался смешить их шариками с улыбками, жонглировал и вертелся. Детишек на руки поднимал, бросал их под самое небо — а потом ловил, подкидывал их родителям. И взрослые смеялись, и дети смеялись, а сам он — не улыбался. Вообще, самое забавное в его представлении было — что он всё вытворял с абсолютно-отсутствующим лицом. Ну, как, будто всё по-серьёзному, без каких-либо шуток — и так мило. На столб залазил, на проводах подтягивался, по ним как по канатам ходил, попробовал повисеть и весело трепыхался. Это особенно всех забавляло.

Мы тоже с подругой смотрели на него, и тоже смеялись. Ну, я точно смеялась.

Потом гуляли на детской площадке. Там качели такие! Сами по себе раскачивались, будто бы нас подзывали — и крутились как ясное солнышко. Главное — держаться покрепче — и всё тогда хорошо.

Потом ещё что-то было, да многое было. Мороженное, помню, я уронила, а подруга своё к себе к носу приплюснула, придолбалнную ворону изображала и каркала на меня: дурашливая!

Где-то к вечеру к отелю вернулись.

И, наверное, я опять покурю. Я в целом помню события там — и не, чтобы уж очень хотелось вспоминать всё в деталях — но вдруг кто-нибудь, кто найдёт эти записи, тоже подумает остановиться там?

А нельзя так делать. Не надо. Не надо там останавливаться.

Сейчас вернусь. Я сегодня целую пачку смогла настрелять, и поэтому мне хорошо. Рассыплю ещё звёздочек по этому поводу.

***

Так вот, я хотела рассказать про отель.

Мы с подругой пытались уснуть. Ну как, она уже спать укладывалась — а меня на балкон отправила, чтоб я покурила. Эх, тогда у меня ещё свои запасы сигарет были, это теперь я их стабильно стреляю. Грустно. Ну, как грустно: я привыкла стрелять. Даже не у людей собираю, просто их нахожу. Иногда мне кажется, что какая-то доброжелательница их просто для меня оставляет. Может быть, даже, в моём кафе в качестве чаевых.

Я уже говорила, что с подругой мы так и не переспали? Ну, она вроде милая — но ясно дала понять, что девушки её в этом плане не привлекают, что она всё-таки очень устала, и ей — ну, просто по-человечески приятно со мной.

Это было немного грустно — но, я тоже могу её в чём-то понять. Она вроде и говорила, что ей в целом не нравится секс, почему — этого вот не вспомню. Или не расспрашивала особо.

В общем, мы просто лежали, да и уснули как-то. А она тёплой была. Всё-таки я рядом свернулась, тихонько грелась — и подруга не возражала. Она только внешне резкая и агрессивная, а так-то — очень и очень добрая!

Свет в комнате к ночи включился. Но проснулись мы не поэтому, а потому что кто-то стучал.

Стучал не к нам, в соседнюю дверь. Очень настойчиво, очень громко. Очень часто и очень злобно.

А ещё выхода на балкон больше не было. Ну как, балкон-то остался, но вместо поручней — решётки ржавые на всё окно.

Мы с подругой сидели на постели, держались за руки и слушали, как кто-то просто гремел в соседнюю дверь.

Так сильно гремел, будто хотел с петель вынести. И эхо такое гулкое и железное.

В коридоре заслышались голоса: кто-то из жильцов, да нет, думаю, весь этаж — вышли, и все недовольные.

И стук от этого только усилился. Опять же, не в нашу дверь. В соседние и напротив, никаких слов, никаких криков. Просто глухие и частые удары по металлическим поверхностям.

Это было невыносимо.

Мы крепко держались за руки, сидели на всё той же постели и всё слушали этот стук.

У меня всё-таки хватило сил встать — ну, хотя бы проверить, закрыт ли наш номер. Ключи торчали в замке — и ни ручку проверить, ни повернуть я их не решилась. Так, только совсем немного. Осторожно очень. Несмотря на оглушающий гул, я очень боялась нарушить тишину в нашей спальной. Очень боялась, что это смогут услышать.

И заглянула в дверной глазок. А там — ну, а что я ещё ожидала увидеть? Просто широкая мощная мужская спина в полосатой рубашке. Изогнутая. И чуть-чуть различила запястье руки, которой он тарабанил в дверь напротив. Ремень от часов заметила. А он всё стучал и стучал.

А ещё наша спальня была закрыта. Ну, как. В нашем номере-то целых три комнаты, а мы ночевали вместе, вот той, с балконом и как раз у входной двери.

Дверь в зал — она тоже стала какой-то серой, не деревянной, а литой металлической. И ни я, ни подруга не решались взглянуть в глазок.

Я помню остаток ночи, но положу-ка здесь звёздочек. Тот стрёмный стук — я как его вспомню — это же грохот, настоящий оглушающий грохот, поезда не гремят так, как там всё гремело — я его до сих пор иногда слышу, и мне от него очень не по себе.

Да, всё в порядке: я очень плотно закрываю вход и в домик-пристройку, и сюда, ко мне в кабинет. И ко мне никто не стучит.

Так вот, держите-ка милых звёздочек, а я — всё таки на балкон. Здесь нет решёток, только поручни и вид на спокойное море, сейчас — даже без кораблей. Пойду продышусь, нахлынуло, и что-то не хорошо.

***

Не знаю, не знаю, зачем я вспомнила настолько тревожное воспоминание. Теперь меня трясёт. Но пока курила и смотрела на море, вроде бы успокоилась, и теперь мне уже легче.

В общем, мораль здесь проста: пожалуйста, прочти эту запись до того, как решишься остановиться в этой гостинице. Я тебя уверяю: