безмятежностью в обществе друг друга. Эти слова звучали с ней всю оставшуюся ночь, как колыбельная, пока она спускалась на нижнюю палубу к своему гамаку и засыпала вместе со всеми.

Неудивительно, что на следующее утро она проснулась первой. Несмотря на то, что медленное и равномерное покачивание корабля располагало ко сну, в ее голове крутились мысли, не давая погрузиться в более глубокий сон. Она чувствовала, что находится на перепутье — будущее невозможно определить, и все же она отчаянно хотела достаточно крепко ухватиться за него, чтобы узнать его со своей нынешней позиции.

Варианты не давали ей снова уснуть, и в то же время прижимали ее к гамаку, их тяжесть в груди была невыносимой. Каждая мысль и беспокойство накладывались на следующие. Она использовала ожидание пробуждения остальных как предлог, чтобы не торопиться.

Если бы Эйру заставили угадывать, кто проснется вторым, Йонлин бы им не был.

Она встретилась с ним взглядом и тихо сказала: «Доброе утро», скорее произнося слова одними губами, чем вслух.

Он перекинул ноги через гамак и тоже понизил голос.

— Хорошо спалось?

Она скорее кивнула, чем была до конца честна. Йонлину не нужно было знать все то, что не давало ей спать по ночам. Она хотела защитить его от этих суровых реалий, насколько это было возможно. Эйра внутренне поморщилась. Она становилась своим старшим братом. Оливин слишком сильно повлиял на нее, потому что все, что она могла видеть в Йонлине — это младшего брата, нуждающегося в защите. Что было несправедливо по отношению к нему. Йонлин был взрослым юношей, и она не собиралась нянчиться с ним.

— А ты? — спросила Эйра, когда он встал и потянулся. Она знала ответ еще до того, как он его произнес, учитывая, что, когда она вернулась, он спал с открытым ртом, слегка посапывая, в восхитительно похожей позе на позу своего брата.

Он тоже кивнул.

— Я собираюсь спуститься на палубу ниже, чтобы посмотреть на тяжелые орудия. Пак обещал сводить меня этим утром. Если Оливин проснется и спросит, где я, ты скажешь ему? — Волнение молодого человека перед видом больших пушек было ощутимым.

Несмотря на то, что она хотела, чтобы он участвовал в предстоящих решениях о том, что должно было произойти с ними дальше, она не хотела удерживать Йонлина от чего-то, что ему явно придется по душе. Более того, она не знала, когда проснутся все остальные. Поэтому она ответила:

— Конечно. Иди, развлекайся.

Он практически перепрыгнул в гамак Пака. Без малейшего страха Йонлин разбудил грозного пирата, который, к удивлению и радости Эйры, согласился отвести его туда. Команда Аделы была далеко не так плоха, как о ней рассказывали.

Или, возможно, та «слабость», которую Адела сформировала в Эйре, была глубже и гораздо искреннее, чем та ожидала.

Стук деревянных мисок и посуды на камбузе на носу был тем, что, в конечном итоге, начало будить остальных. Увидев, что ее друзья зашевелились, Эйра направилась в камбуз, где пират-кок, которого она не знала, раздавал завтрак. Это была каша, приготовленная накануне и заново разогретая Несущими Огонь, вероятно, в спешке, учитывая, насколько она была неравномерно прогретой. Некоторые кусочки каши были такими холодными, что казались ледышками. Другие были такими горячими, что обжигали язык.

Никто из пиратов, которых она знала, не подошел к ней, позволив Эйре занять столик в углу. Она подумала, было ли это из соображений вежливости, потому что они понимали, что их гости захотят сесть вместе. Или это было потому, что они все еще опасались слишком сближаться с людьми, судьбы которых были им неясны.

Оливин первым выбрался из гамака. Сев напротив нее на скамейку, привинченную к полу, он перекинул ногу на ногу и отрегулировал положение, держа ложку над миской.

— Скажи мне, что это потрясающе вкусно, и я буду удивлен, насколько хорошо команда Аделы умеет готовить.

Эйра промурлыкала, делая вид, что на мгновение задумалась.

— Ты определенно будешь удивлен. — Она могла поклясться, что услышала торопливую молитву Ярген, прежде чем он съел первую ложку.

Оливин медленно жевал, сморщив нос с выражением, которое точно отражало консистенцию блюда. Он с трудом сглотнул.

— Я удивлен, что вкус не стал хуже, скажу я тебе.

— Пресно, но бывает и хуже, — согласилась она.

Оливин наклонил ложку, позволив влажному комку шлепнуться в тарелку, прежде чем храбро съесть еще ложку. Эйра сделала то же самое. Адела более чем ясно дала понять, что на ее судах они должны быть благодарны за все, что им дают. Поэтому Эйра ела так, словно это было единственное блюдо, которое она собиралась съесть в этот день.

— О, Йонлин внизу с Паком смотрят на оружие.

Оливин кивнул.

— Я слышал, как он приставал к Паку по этому поводу прошлой ночью. Если мой брат взорвет нас всех своими увлечениями, мне очень жаль.

Эйра усмехнулась.

— Выйдет адское шапито, если из всего, что с нами произошло, исходом станет несчастный случай из-за друга.

— А ты права.

— Я редко бываю такой, — поддразнила она с усмешкой. Оливин фыркнул.

— Пока что слухи о кровожадности королевы пиратов сильно преувеличены.

— Она взяла за правило регулярно напоминать мне, что она милостиво позволяет мне, нам, жить.

Оливин долго жевал.

— Позволяет тебе жить? Она действительно убила бы собственную дочь?

Грустная улыбка скользнула по ее губам. Но это была улыбка. Она улыбалась и терпела боль — улыбкой прогоняла горечь, гнев и разочарование. Каким бы очищающим не было мгновение ярости, это ничего бы не изменило.

— Она не моя мать.

— Что? Но я думал, ты сказала на лодке… — Оливин замолчал, несколько раз моргнув, как будто до него дошла правда. — На лодке я был тем, кто сказал, что она твоя мать, а ты не отрицала.

— Прости за обман. — Она заставила себя проглотить еще одну ложку, благодарная за то, что кашу надо было долго пережевывать. — Я не хотела лгать тебе… даже если по недомолвке, но беспокоилась, что ты не уйдешь, если узнаешь правду. Я хотела обезопасить тебя, ведь мы оба знаем, что я ходящие неприятности.

Оливин издал рокочущий смешок, понизив голос. Это придало ее улыбке больше искренности. Его звук был подобен чашке чая с медом и лимоном. Сладкий и теплый. Светлый.

— Ну, вот и я теперь погряз в этом.

— В курсе, и мне жаль. — Ее улыбка дрогнула, когда ее охватило чувство вины.

— Ты действительно пыталась оттолкнуть меня. — Он поднял глаза от своей тарелки, встретился с ней взглядом, заморозив ее на месте, держа в рабстве.

Ее охватило ненасытное желание протянуть руку,