о каком-то случайном совпадении, а с другой стороны, несколько скандальное поведение любимца публики всегда поднимает его репутацию, подчеркивает его превосходство, ведь он потому и господствует над нами, что перешагивает границы, за которые мы заступить не смеем; но барышня! как барышня могла оказаться в поезде, если еще утром завтракала вместе с нами за общим столом? и почему вдруг в белом? в столь ослепительно белом, что это не пристало ей даже по возрасту, ведь ей было уже под тридцать! что за вызывающий наряд, столь неожиданный для нее? почему? уж не обвенчался ли с нею втайне господин Фрик, этот закоренелый и неисправимый холостяк, или, может, уже и женился на ней? я тоже был ошарашен этим потоком вопросов и, как бы ища ответы на лицах родителей, посмотрел сначала на мать, потом на отца; но лицо матери было непроницаемо, а по лицу отца пробегали такие судороги волнения и потрясенности, что я, ничего не понимая, невольно схватил его за руку, словно пытаясь удержать от чего-то непоправимого; он не сопротивлялся, лицо его было пепельно-серым, а бешено выпученные глаза неотрывно смотрели на явно не случайно оказавшуюся вместе парочку; рот его был приоткрыт и не закрывался, пока они приближались к нам, а мы приближались к ним, пока не остановились в сомкнувшемся вокруг Фрика многоцветном живом кольце с неимоверным восторгом приветствующих его людей; над нашими головами одновременно столкнулись и безнадежно спутались десятки начатых и так и не законченных фраз, поскольку каждый говорил свое: кто-то живо интересовался, как он добрался, кто-то спешил засвидетельствовать свою радость по поводу прибытия тайного советника, намекая на несомненно «в высшей степени изнурительную работу», которая даже «сказалась на цвете его лица», и в раскаленной эмоциями и светской трескотней атмосфере никто, и, наверное, даже сам Фрик, не обратил внимания на другое лицо, на зловещее лицо моего отца, точнее сказать, его увидели и услышали, только когда он, вырвав из моей дрожащей ручонки свою пятерню, наклонился к лицу фрейлейн Вольгаст и, желая, видимо, спросить шепотом, все-таки прокричал: «А ты как здесь оказалась?»

Но, казалось, не было в мире такой силы, такого негодования, которые могли бы пробить броню светского лицемерия, потому что не разразилось никакого скандала, никто не начал громко визжать, кого-то лупить, несмотря на то что свойственная человеческой природе склонность к истерии сейчас требовала именно этого! казалось, будто вопрос моего отца даже не прозвучал, или это было вполне естественным – задавать такие вопросы и задавать их так, хотя все прекрасно знали, что отец мой не был и быть не мог с фрейлейн Вольгаст в таких отношениях, чтобы позволить себе, обращаясь на «ты», публично задавать ей такие вопросы, или все-таки был? и сейчас здесь разоблачилось что-то темное и запутанное? и речь идет не о них двоих, а сразу о троих, а точнее, если считать мою матушку, то о четверых? но ничуть не бывало! никто как бы ничего не заметил, каждый спокойно закончил фразу и восторженно начал следующую, чтобы ничто, никакие помехи не могли испортить эту замешенную на пустословии светскую музыку; я и сам ощущал всю строгость законов приличия, и хотя я испытывал состояние, близкое к обмороку, хотя понимал, что это уже скандал, что под ногами у нас разверзается бездна, что отсрочки не будет и что это не то часто испытываемое мною пугающее ощущение, что мы вот-вот упадем, а уже само падение, что мы уже падаем в бездну! и мне очень хотелось зажмуриться и заткнуть уши, но поделать я ничего не мог, этикет был сильнее меня, и я вынужден был держаться; ну а выдержка моей матушки была просто феноменальна, ибо когда господин Фрик слегка поклонился, чтобы поцеловать ей руку, она смогла даже рассмеяться, причем от души, легко: «Милый Петер, как же мы рады, что вы наконец-то с нами! и если бы не эти важные государственные дела, мы ни за что не простили бы вам, что вы так надолго лишили нас вашего общества!» – но на самом деле остановиться уже было невозможно, ибо когда господин Фрик сделал шаг к моему отцу, успев с самодовольной улыбкой ответить матери, что он постарается как-то восполнить свое упущение, и протянул отцу руку, потому что на этот раз обниматься они, конечно, не стали, то отец еще громче крикнул:

«Государственные дела? Смешно!» – и, не спеша отпустить руку тайного советника, крепко жал ее, жестким непроницаемым взглядом буравя его глаза, а потом вдруг понизил голос до шепота: «Преступления, кругом преступления, милый Фрик! не так ли? Я полагаю, не так уж и трудно разоблачить покушение, когда мы хорошо его подготовили!»

«Вы, однако, шутник!» – сказал Фрик, так заливисто рассмеявшись, как будто и правда услышал забавную шутку, и опять ситуация была спасена! а члены поредевшей компании уже в открытую поспешили на помощь Фрику и на случай возможных очередных атак моего отца заговорили все сразу и еще громче, и поднялся неимоверный гвалт; наконец пожилая и весьма уважаемая дама, наверняка пережившая на своем веку много бурь и потому знавшая, как выкручиваться из таких положений, с криком «Я вас похищу отсюда, сударь!» взяла Фрика под руку и покинула вместе с ним застывшую в шоке компанию; кое-кто пытался затушевать и эту внезапно переменившуюся ситуацию, хотя у всех в головах звучало: «Скандал! Скандал!»; в этот момент мать, словно пытаясь сдержать отца, тоже взяла его под руку, что было весьма своевременно, потому что казалось, что он сейчас кого-то ударит или начнет орать; «Я понимаю, что с моей стороны это неприлично, но неотложность дела, надеюсь, всем объяснит мое бестактное вмешательство: дело в том, что вас ожидает герцог!» – донесся дряблый голос старушки, в то время как толпа направилась по скрипучей дорожке к станционному зданию; и мы остались одни, совершенно одни: фрейлейн Вольгаст, которая, до сих пор не придя в себя после злополучной сцены, не успела воспользоваться благоприятным моментом для отступления, и я, до которого никому не было никакого дела.

«Прочь отсюда, и чем быстрей, тем лучше!» – прохрипел отец, двинувшись было в противоположном направлении, но дорогу им преградило какое-то неприятное белое привидение, сама барышня, которая во всей этой неразберихе каким-то образом оказалась перед моей матерью; видимо, после долгих поисков какого-нибудь внятного объяснения в парализованном уме она как раз сейчас нашла решение; «Вы не поверите! Но после завтрака у меня появилось желание прогуляться подальше, и я сама не заметила, как