— С тобой все в порядке, — шепчет мне на ухо Энтони. — Все будет отлично.

Я отшатываюсь от него — несмотря на холод, во мне вскипает ярость.

— Я убила человека. И ты говоришь, все будет отлично?

— Если бы ты не убила его, он убил бы тебя.

— Я убила его, — повторяю я и сама едва в это верю.

— Ты сделала то, что должна была, — он берет меня за руку. — Здесь тебя никто не осудит.

Да неужели? Что же это за мир, в который я попала? И вопреки всем маминым увещеваниям, всем ее серьезным наставлениям по поводу брака, мне хочется высказаться начистоту. Какой смысл притворяться дальше, если мы все равно умрем?

— Он появился здесь из-за твоих дел. Потому что у тебя есть враги. Это что, воздаяние за все те разы, когда ты наставлял оружие на людей и их близких?

— Я никогда не грозил оружием ничьим близким. Думай обо мне что хочешь, но у людей нашего круга есть понятия о чести и границах, которые нельзя переступать. Фрэнк Морган — вот кто не знает, что такое честь. Отправить подобного типа в дом, где я провожу медовый месяц, чтобы он напал на мою жену…

— Почему ты не предостерег меня? Ты говорил, что встреча прошла неважно, но разве я знала, что это означает, что меня могут убить? Знай я об этом, я сказала бы тебе, когда впервые заметила этого типа возле дома. Я решила, что это работник, и не хотела причинять беспокойство. Мне хотелось им понравиться.

— Ты права. Это все моя вина. Я встречался с людьми Фрэнка, чтобы заключить перемирие. Все прошло не так, как ожидалось, но я никак не предполагал, что он отважится на такие меры.

— Этот тип скрывался здесь все это время? — спрашиваю я.

— Возможно, он не собирался действовать так быстро, но дом, вероятно, показался ему хорошим укрытием. И он, как и мы, оказался в ловушке.

— Как думаешь, он был один?

— Не знаю, но сейчас, по крайней мере, мы готовы, — говорит Энтони, сжимая в руке револьвер.

Идти нам некуда, и остается только одно — ждать. Теперь все зависит от того, удастся ли нам переждать непогоду, поэтому мы вместе сидим в углу, уповая на то, что неведомые люди, построившие этот дом много лет назад, выполнили свою работу на совесть.

Текут минуты, часы…

Я почти сплю, когда Энтони толкает меня локтем.

— Кажется, все.

Он прав — снаружи стало значительно тише.

Он берет меня за руку, в другой сжимает револьвер, а я свободной рукой держу лампу, и мы выходим из спальни, минуя труп, на лестничную площадку. Я свечу лампой в лестничный пролет. Пол на первом этаже залит водой, но ее не так много, как я опасалась, пройти вполне можно, хотя ущерб может быть серьезный.

— С запасами можно попрощаться, — кривится Энтони.

— Возможно, не все пропало.

После беснования шторма кругом стоят такие тишина и спокойствие, что просто жуть берет.

— Ты это слышала? — спрашивает Энтони.

Я напрягаю слух: звук далекий, но различимый — тихий шелест.

Сердце начинает колотиться.

Энтони преодолевает оставшиеся ступеньки и ступает в воду на полу. Она доходит ему до колен.

— По-моему, звук идет с веранды.

— Пожалуйста, не ходи туда, — говорю я, сокращая расстояние между нами. — Вдруг шторм не закончился. Это может быть опасно.

— Я только посмотрю, может, там кто-то есть.

Я хватаю мужа за руку — он напряжен, и на лице такое выражение, какое, должно быть, видят его враги за мгновение до смерти. Вот он — человек, о котором шепталась вся Гавана, безжалостный преступник, сколотивший себе состояние силой и хитростью. Видеть другую сторону мужчины, за которого я вышла замуж, это одновременно и страх, и странное успокоение.

— Я буду осторожен, — говорит он. — Обещаю.

Я выпускаю его руку, и он подходит к окну.

Я отдаю ему лампу — он светит в оконное стекло.

— Вода ушла, — говорит он. — Там, где был океан, теперь песок.

Такое мне уже случалось видеть, и я отлично знаю, что будет дальше.

— Он вернется.

Труп лежит наверху у нас в спальне, пол заляпан кровью, а временной промежуток до следующего натиска океана все сокращается.

— Нужно избавиться от тела, — говорит Энтони.

— Каким образом?

Он бросает на меня взгляд, по которому можно заключить, что в этих делах он не новичок.

— А вдруг его найдут? — спрашиваю я.

— Надо сделать так, чтобы не нашли. Шторм поможет. Если действовать быстро, можно надеяться, что он исчезнет. А потом тут будет полный бардак.

— Он застрелен.

— Если тело не найдут, то это не важно.

— А вдруг найдут?

— Сомневаюсь, что еще один труп вызовет беспокойство. Особенно если речь идет о таком субъекте. Но даже если заведут дело, нас с ним ничего не связывает.

— И так будет везде? — спрашиваю я. — Враги на каждом углу? Если мы в этом браке партнеры, тогда ты должен мне доверять. Я не хочу, чтобы между нами были секреты. Сколько еще опасностей нас тут подстерегает?

— Да никаких не должно быть.

— А этот Фрэнк Морган — мы только что убили одного из его приспешников. Он будет мстить?

— Он даже не узнает об этом. Шторм — идеальное прикрытие. И потом, едва ли этот парень был ценным членом организации Фрэнка. Скорее всего, он из местных, которых покупают задешево и при необходимости легко пускают в расход. Поэтому надо действовать быстро. Я избавился бы от него прямо сейчас, до наступления утра, когда станет светло и его с большей вероятностью обнаружат. Закапывать слишком долго, даже если найдется подходящий инструмент, в чем я очень сомневаюсь. Кроме того, всегда есть риск, что какое-нибудь животное его разроет.

Он рассуждает об этом с большим знанием дела.

— Море непредсказуемо, без лодки его не вывезти, не идеальный вариант, но штормовой нагон смешал все карты, и кто знает, где этот труп в итоге окажется? Но даже если здесь, будем надеяться, что все спишут на ураган. Когда взойдет солнце, все будет выглядеть совсем иначе. Будь у меня нож или пила…

Картина, возникающая в моем воображении при этих словах, вызывает тошноту.

Энтони бросает взгляд на керосиновую лампу.

— Можно воспользоваться керосином, но если пожар уничтожит наше единственное укрытие, это будет совсем некстати, и опять же ветер…

— В море, да и дело с концом, — решительно говорю я.

Не знаю, как на меня повлияли этот брак и это место, только я веду себя так, точно избавляться от трупа — самое естественное занятие на свете.