Шрифт:
Закладка:
– Руфус! – раздался позади меня крик Джона.
Я начал разворачиваться, и вовремя. Вместо того чтобы ударить в бок, стрела попала в край моего щита. Тот врезался мне под ребра, и я пошатнулся – казалось, меня лягнула копытом лошадь. Но я удержался на ногах и был цел и невредим. Я посмеялся над попыткой француза огреть меня бесполезным уже арбалетом и пырнул его в живот. Захныкав, как младенец, которого оторвали от сиськи, он упал.
Не берусь судить, сколько французов еще оставалось в живых, но явно достаточно, чтобы задавить нас числом. Пятеро уцелевших пехотинцев приготовились удерживать нас на расстоянии, тогда как арбалетчики у них за спиной норовили улучить мгновение для выстрела. Дух мой, недавно воспрявший, снова упал: наши щиты не остановят стрелы, к тому же стрелки могут целить в ноги.
Щелк, щелк – до меня доносился звук арбалетных собачек. Такой безобидный – но по моему телу побежали мурашки. Стрела задела шлем Джона, раздался звон, как от церковного колокола. Я ощутил дуновение воздуха от другой стрелы, пролетевшей над левым плечом.
– Нам нужно атаковать, – сказал я.
После удара о шлем мозги у Джона съехали набекрень, но он меня услышал и понял смысл моих слов. В ближнем бою арбалетчики не смогут стрелять из страха попасть в своих.
– Я с тобой, – прорычал Мандевиль.
Мы атаковали. Громко сказано – расстояние было слишком небольшим. Мы двинулись вперед, укрываясь, насколько возможно, за щитами. Щелк, щелк. Щелк, щелк. Сокрушительный удар, фонтан щепок: стрела пронзила мой щит и уткнулась в шлем. На два дюйма выше – и она вошла бы мне в глаз, но, не попав в прорезь, оставила только глубокую зазубрину на железе. Ощущая себя так, будто меня ударили в челюсть, но в остальном невредимый, я напал на ближайшего из пехотинцев.
К моему удивлению, он подался назад. Конический шлем не защищал лицо, и я мог видеть, как оно перекосилось от страха. Я наседал, воодушевившись, но одновременно недоумевая. Как-никак, со спины его поддерживали арбалетчики, а я вовсе не выглядел так же внушительно, как герцог, на фут возвышавшийся над любым противником.
Затем до меня донеслись топот и клич, вылетевший из множества глоток: «За Аквитанию!»
Мое сердце подскочило.
Ричард, начавший наконец отступление, шел нам на выручку.
– Чтоб вам провалиться, болваны пустоголовые! – распекал нас герцог. – Вы двое – как дети малые!
Я хотел бросить взгляд на стоявшего рядом Джона, но не отваживался. Ричард снял хауберк и кольчужные штаны, отложил меч. По его тунике расплылись большие пятна пота, волосы прилипли к голове. От него воняло маслом и кожей, но – Божьи пальцы! – перед нами был воин до кончиков ногтей. Немного найдется людей, которых я боялся в то время, но от герцога меня бросало в дрожь.
Он не сказал нам ни слова, когда удирали французы, когда мы отступали из Перигё. Но по его поведению стало ясно, что без наказания мы не останемся. Нас вызвали после того, как Ричард собрал своих капитанов и приказал наступать на город на следующий день. И вот мы стояли перед ним, пристыженные, как двое мальчишек, пойманных за кражей соседских яблок.
Ричард повернулся ко мне.
– Ты что, глухой?
Мне стоило немалых сил встретить взгляд этих голубых глаз.
– Нет, сир.
– Тогда ты слышал мой приказ: оставаться в доме купца.
– Слышал, сир.
– Но уж ты-то должен был соображать, – сказал Ричард, обращаясь к Джону. – Белены ты, что ли, объелся тем утром? Или был пьян?
– Ни капли не выпил, сир, – твердо возразил Джон.
– А ты?
Каменный взгляд Ричарда уперся в меня.
– Я тоже ничего не пил, сир.
– Что тогда на вас нашло?
Джон пробормотал что-то вроде «двадцать один рыцарь против целого гарнизона» и добавил, что мы хотели помочь. Я кивнул.
– А если бы от вас потребовалось передать весть остальным? – спросил герцог.
Джон потупил взгляд.
– Так ведь не понадобилось, сир, – брякнул я, не дав себе труда подумать.
Ричард сделал шаг в сторону, и мы вдруг оказались лицом к лицу с ним.
Я напрягся, уверенный, что он адресует мне страшное проклятье, ударит, а быть может, и то и другое вместе.
К моему изумлению, герцог рассмеялся. То был не сухой смешок, который издают, если хотят выглядеть веселыми, а искренний, громогласный хохот.
Я глянул искоса на Джона, но не прочитал ничего на его лице.
Ричард снова хохотнул.
– Твоя правда, Руфус, – сказал он. – Более того, не напади вы на арбалетчиков, кто-нибудь из моих рыцарей мог погибнуть. И я сам мог пострадать. За это примите мою благодарность.
Я чувствовал, как улыбка норовит растянуть мои губы. Я поднял взгляд. Глаза Ричарда сверкали, как два куска льда, и радость моя умерла, едва родившись.
– Еще раз ослушаетесь моего приказа, и я позабочусь, чтобы у вас обоих спустили шкуру со спины.
– Да, сир, – хором ответили мы.
Не стыжусь признаться, что колени у меня дрожали. Джон держался тверже, но и он выглядел пристыженным.
– Несите хлеб и мясо. Сыр тоже, – распорядился Ричард. – У меня в животе творится такое, будто мне глотку перерезали.
На том все и закончилось.
– Да, сир, – сказал Джон.
Я лишился дара речи и стоял, разинув рот, как дурак. Джон, уже попривыкший к обращению герцога, ухватил меня за руку и вывел из шатра.
– Большинство людей цепляются за свой гнев, как скряга за золото, а другие похожи на зимнюю бурю. Ричард – из последних, – поделился Джон. – Его гнев сокрушает все преграды и сметает все на пути, но стоит ему излиться, и восстанавливается мир.
– Значит, когда мы вернемся, он будет в хорошем настроении? – не очень уверенно спросил я.
– Ставлю серебряный пенни, что он будет ласковым, как ребенок, получивший сладкий леденец, – ответил Джон.
Я принял ставку и с удовольствием заплатил проигрыш.
Ричард принял нас, словно ничего не случилось. Более того, он держался даже радушнее обычного, и это еще сильнее расположило меня к нему.
Иисус сладчайший, это был настоящий предводитель!
Мы овладели Перигё два дня спустя, взяв стены ночным приступом с лестницами. Посадив оставшихся в живых защитников под замок и оставив в крепости небольшой гарнизон, герцог со всей возможной скоростью повел нас на восток. Врагов у нас было много, и, сидя по ночам у лагерного
