Но я не ненавижу мужчину, который отвез меня на озеро и рассказал мне о себе. Который рискует всем, чтобы доставить меня в некое подобие безопасности, когда он мог бы просто вырваться и оставить меня с Брэдли, или даже до этого, когда его братья приходили за мной в мою квартиру. Он мог бы тогда сбежать, но не сбежал. Он пришел за мной, и даже если по моему мнению, он сделал все неправильно, он все равно спас меня.

Какого черта, Шарлотта? Я закрываю лицо руками, и стону в ладони. Мой разум явно сбивается с толку от дней, проведенных с этим мужчиной, и от умопомрачительного удовольствия, которое приходит каждый раз, когда я поддаюсь тому, что он мне предлагает физически. Я сейчас ищу ему оправдания, ищу в этом лучшее, и не могу поверить, что я действительно это делаю.

Но что, если есть что-то хорошее? Я думаю о том, что я сказала ему в закусочной сегодня утром, что он нехороший человек, и о том, как он не спорил со мной. Я увидела тень на его лице, когда я это сказала, но он принял мое суждение. И разве по-настоящему плохой человек не попытался бы спорить со мной, чтобы оправдать себя?

Я уже не совсем та хорошая девочка, которой была раньше. Хорошая девочка, — практичная, рациональная, безопасная девочка, какой я была раньше, не рассказывает о фантазиях о том, как ее преследуют, ловят и шлепают в темной паутине безликому незнакомцу. Она не трахается с мужчиной, который так удачно оказался у нее в квартире в ту же ночь, когда ее похитили, не один, а два раза за одно утро. Она не позволяет этому мужчине ласкать ее, наклонив ее над раковиной в ванной, узнав, что он все это время лгал.

И она определенно не промокает до нитки, когда он целует ее, словно любит ее, в очередном захудалом мотеле.

Он не может любить ее. Это невозможно. Прежняя я считала бы, что такой человек, как Иван, не способен на настоящую любовь. Но я уже знаю, что мир не такой черно-белый, как я когда-то думала.

Я хочу того, чего не должна. Получаю острые ощущения от того, что нахожусь в бегах от закона. Адреналин от того, как мы бежим из закусочной, возбудил меня больше, чем я хотела признать, фантазии о том, как Иван останавливается на обочине дороги и дергает меня к себе на колени, заполнили мой разум, пока мы мчались по шоссе. Я представляла, как наклоняюсь и расстегиваю его молнию, заставляя его кончать моим ртом, пока он едет. Я представляла, как он трахает меня еще до того, как мы вышли из машины, когда мы подъехали к парковке сегодня вечером.

Я была мокрой еще до того, как он меня поцеловал. И теперь…

Я тянусь вниз, проводя пальцами между ног. Я скользкая, горячая, мой клитор пульсирует под кончиками моих пальцев. Я хочу выключить воду и выйти к Ивану голой и мокрой, сесть на край кровати и втянуть его рот между моих бедер. Я хочу, чтобы он наклонил меня, как он сделал это после того, как я спустилась на него, только на этот раз я хочу его член, а не его пальцы. Я хочу…

Я хочу того, чего мне не следует. То, о чем я не должна думать, что делает меня лицемеркой, даже представляя это.

Упираясь рукой в стену, я скольжу пальцами вниз, просовывая два внутрь себя. Я чувствую, как мгновенно сжимаюсь вокруг них, бедра выгибаются в мою ладонь, отчаянно желая освобождения. Но это не моя собственная рука, которую я хочу, чтобы она терлась между моих ног, даже когда я засовываю эти два пальца между своими складками, и тру ими по моему клитору.

Иван был твердым как камень, когда целовал меня. Интересно, он сейчас там, неистово дрочит себе до быстрого, грязного оргазма, прежде чем я выйду из душа. Прежде чем я кончу⁠…

Я сильно кусаю губу, дыхание перехватывает. Я могла бы кончить вот так. Я так близко. Но в последнюю секунду, когда я провожу пальцами по своему опухшему клитору, я отдергиваю их. Я должна бороться с этим. Я не могу сдаться. Я так близка к тому, чтобы позволить Ивану сорваться с крючка. Придумывая для него оправдания, что я не должна этого делать. И каждый раз, когда я заставляю себя думать о нем, я приближаюсь к черте, которую не должна переступать. Которая отправит меня в его объятия и сделает почти невозможным вытащить себя снова.

Заставив свои мысли уйти от пульсации между бедрами и возможности того, что Иван делает снаружи, я заканчиваю принимать душ, вытираясь тонким, грубым полотенцем на крючке снаружи, натягиваю на себя пару спортивных штанов и свободную футболку, которую купила, когда мы ходили по магазинам, надеясь, что не совсем сексуального наряда будет достаточно, чтобы удержать Ивана от поцелуя меня снова. От желания меня. Но в ту минуту, как я выхожу из ванной, он поднимает на меня глаза, и я вижу, как его взгляд темнеет.

Когда он встает, я вижу очертания его эрекции, все еще напряженно прижатой к ширинке его джинсов. Я вижу, как дергается мускул его челюсти, когда он проходит мимо меня, и у меня перехватывает дыхание от того, насколько он несправедливо великолепен.

Он будет дрочить в душе. Я знаю это. Он ни за что не откажет себе в этом облегчении. Дверь за ним с трудом закрывается, и я опускаюсь на край кровати, сжимая ее края, как будто мне требуется физическое усилие, чтобы не последовать за ним в душ.

Я могла бы иметь его внутри себя прямо сейчас. Я чувствую эту пульсацию между ног, сжимающую грудь, от этой мысли у меня перехватывает дыхание.

Я не могу притворяться, что не хочу его. Но я могу с этим бороться.

Я плюхаюсь на кровать, выключая все лампы, кроме той, что рядом со мной, и пролистываю книгу, не особо сосредотачиваясь ни на чем на страницах. Примерно через двадцать минут я слышу, как выключается душ, и выходит Иван, все еще вытирая мокрые волосы полотенцем. Он надел пару спортивных штанов и больше ничего, его футболка перекинута через подлокотник кресла, и мой живот сжимается при виде его без рубашки, его