– Там, неподалеку, слышали, опять хрустнуло.

– Я сейчас погляжу, а вы ждите тут настороже, – дюжий Еремей Потапов слез с коня, взял пищаль в руки и пошел в кусты, обходя встречные толстые деревья и поваленный валежник. Через минуту, не более, послышался его густой бас:

– Стой! Куда метнулся? От пули не убежишь!

В ответ чей-то надтреснутый от испуга хриплый голос:

– Побойся Бога, служивый! Нешто я злодей, чтоб от стрельца бежать! По нужде с тропы сошел…

– А нужда приспичила, как только топот наших коней услышал, верно говорю? Подвяжи портки и идем. Врать учнешь, казацкой плетки отведаешь, сам спознаешь, что кнут не мука, а наперед наука! Живее ногами переступай, не к могилке своей покудова ведет эта тропинка тебя, мужичок! Ежели не воеводский доглядчик, то вешать на кривом вязе не станем!

Вновь послышался треск сухого валежника, и впереди Еремея показался небольшого росточка мужик с нечесаной рыжей бороденкой, в сером потертом кафтане, опоясанном новой бечевкой. Завидев Михаила Хомутова, мужик проворно сдернул с облысевшей и взмокшей от ходьбы головы суконную мурмолку, поклонился, не дожидаясь спроса, заговорил первым, то и дело покашливая в черный от работы на земле кулак:

– Признал я тебя, сотник, признал… К тебе и спешил в Теплый Стан из Усолья с горькими вестями.

– Говори, – приказал Михаил Хомутов, невольно сжимаясь в комок – наверняка о Луше что-то знает! И он признал Фадея – тот жил почти в соседях, через два двора от домика, где размещался в Усолье он с Лушей.

– Видел я, как белоярский стрелецкий голова Козинский увел твою женку Лукерью на струг. А до того долго говорил с ней о чем-то. По его же повелению для Лукерьи взамен утерянной в лесу искали женскую шапку, так моя Пелагея ей свою заячью шапку отдала. Когда проходил тот стрелецкий голова с твоей Лукерьей мимо моей изгороди, слышал я, как он сказал ей: «Не страшись, княжна Лукерья, с великим бережением отвезут тебя в Синбирск, там и предстанешь перед князем Иваном Богдановичем». На что Лукерья ответила: «Он видел меня десятилетней девочкой, аль чуток постарше. Но уверена, признает во мне дочь князя Данилы Мышецкого, поможет возвратиться в Москву…» Фадей прикрыл озябшую голову мурмолкой, поскреб заросшую щеку, умолк – сказал все, что знал и с чем шел к стрелецкому сотнику: княжна Лукерья, проживая в Надеином Усолье, успела вылечить его сынишку от надоедливых гнойников, которые почти сплошь усыпали лицо несчастного парнишки, так что он не мог хлебать даже молочную лапшу, не в силах широко раскрывать рот.

– Много ли, Фадей, воеводских стрельцов в Усолье? – уточнил Михаил Хомутов, словно с десятью друзьями можно было напасть на стрелецкого голову Козинского и отбить Лушу.

– Ни одного! – с готовностью доложил Фадей. – Повоевав с вашими казаками, Козинский и двух часов в Надеином Усолье не стоял. Должно, опасался, что вы с атаманом Романом, оправясь от ночной неразберихи, пойдете с ответным боем. Как только воеводские людишки пошли на берег Волги к стругам, так я к вам побежал. Услышал конский топот, поостерегся, вдруг это уходят дальние дозоры Козинского, чтоб не опоздать им к отъезду в Белый Яр.

– Хорошо, Фадей, возвращаемся в Надеино Усолье. Может, еще кого сыщем из живых или пораненных.

– Никого уже не сыщете, – угрюмо проговорил Фадей, снова снял головной убор и трижды перекрестился. – Твоего друга Ивашку Балаку, я сам видел, крепко пораненного, почти под руки сволокли к берегу. И еще десятка два казаков, которых воеводские стрельцы сумели повязать, увезли с собой. Остальные – кто побит до смерти, а кто убежал в лес… Эти скоро объявятся. – Полузаросшей травой дорогой Фадей привычным скорым шагом шел впереди коня Михаила Хомутова и говорил, не оборачиваясь к сотнику. – В диво мне, как дальние дозоры у протоки не приметили воеводских стругов и не подняли сполох! Прямо к околице успел подступить Козинский, тем и верх взял. Мы семьей еще спали, как вдруг под окнами пальба учинилась, едва успели детишек в погреб запихать!

В селе царил переполох, какой бывает при сильном пожаре, да не в одном, а в нескольких местах. Горело изб пять или шесть, голосили перепуганные ребятишки, бегали с ведрами мужики и молодые бабы. Напротив церкви по обочине дороги лежали несколько десятков побитых казаков, в основном недавно прибывших в отряд походного атамана Романа Тимофеева. По примеру сотника, все его стрельцы сняли шапки и перекрестились, всматриваясь в лица погибших – нет ли кого из знакомых?

– Надо позвать попа да отпеть казаков. Фадей, озаботься этим. Возьми вот рубль серебром, отдай батюшке да мужикам, которые будут предавать тела земле, – распорядился Никита Кузнецов.

– Ты прав, братка, негоже им лежать так, солнце уже припекает, – согласился Михаил Хомутов. – Поехали искать батюшку, должно, до сей поры в темном чулане хоронится…

Друзей по оружию похоронили в общей могиле на краю сельского кладбища, в погромленном трактире помянули чаркой водки и щами, собрались ехать в Теплый Стан. Никита отозвал Михаила в сторону, чтобы чужие уши не прознали о его замысле, взял побратима за локоть, доверительно заговорил, заглядывая Михаилу в глаза:

– Знаю, о чем твои думы, братка! И у меня из головы не идет княжна Луша. Что с ней? Как поступит воевода Милославский, если прознает, что она была с нами заедино? Хочу поехать в Синбирск, может, случай представится увидеть и словечком перекинуться. А ежели воевода отправит ее в Разбойный приказ под охраной, попытаюсь сделать все, чтобы выручить из-под стражи.

У Михаила брови поднялись от удивления, по лицу пробежали легкие судороги, покривив губы в страдальческой улыбке:

– Да ты что, Никита? Мыслимо ли такое делать? Только что сам из лап Милославского счастливо выбрался, а теперь сызнова к нему своей волей? Холоп Афонька, едва столкнетесь ненароком, в один миг опознает и схватит!

– Схватит ли? – сквозь зубы процедил со злостью Никита и кулак сжатый выставил в сторону Синбирска. – Скорее пулю словит! И, клянусь Богом, на этот раз не увернется, как увернулся тот раз под обрывом, когда перехватили меня и Говорухина, не дав уйти из Синбирска беспомешно. Луша спасла мне жизнь в проклятом Реште, неужто я не позабочусь спасти ее от пытошной Разбойного приказа? Ты на службе в командирах, тебе войско оставлять негоже. Иное дело – я, простой казак в стрелецком кафтане.

Михаил Хомутов и здесь не хотел уступать опасной затее друга.

– Луше покудова смерть не грозит, мне думается. Она и мне как-то говорила, что доводилось ей видеть князя Милославского в доме