он преодолевал на своих двоих, поддерживаемый лишь хрупкой ведьмой. Бледный, словно второй труп, Елизаров дышал хрипло и резко, а когда понял, что они дошли до нужного места — соскользнул с плеча Агидель и рухнул на колени, сминая ладонями переливающиеся от капель росы травы. Пару глубоких вдохов, он едва проталкивал через сухую глотку слова, но всё равно был готов копать. Саша отказался, он справится сам.

Почва оказалась куда тяжелее лесной, влажная, с густыми переплетающимися корнями пушистых кустиков брусники и ярко цветущего вереска. Лопата за лопатой, пока на ладонях нарастают и сочно лопаются мозоли, пачкая черенок прозрачной блестящей лимфой. Когда Саша скрылся в яме по пояс, в неё молча соскочила Агидель, перехватила лопату, останавливая мучительные, механически рваные движения. Низенькая и хрупкая, она работала с небывалым остервенением, взлетали и разбивались о гору земли всё новые и новые комья, появлялась над ямой и снова исчезала растрепанная рыжая макушка. Ведьма не остановилась, когда могила скрыла её по самую шею, зло рявкнула на ползущего на четвереньках к краю Славика. Сама. Извиняясь, отдавая последнюю дань. Из глубокой ямы парни вытягивали её за руки, сама она взобраться по резкой стене не смогла.

Когда Саша опустил Чернаву в новое пристанище, несмело занялся рассвет. Бестужев стянул с себя влажную от пота и туманного воздуха байку, прикрыл ей развороченную осиновым колом грудь, убрал с расслабленного умиротворенного лица покрытые грязью и кровью слипшиеся волосы, глаза закрыть не смог — ведьма окоченела.

Разве не сам он виноват в своих бедах, разве можно было тогда её высмеивать? Чувство вины куснуло за подбородок, заскользило вниз по хребту, цепляясь за ноги, наливая их каменной усталостью. Порыв у дровянки его погубил — не гордая женщина. Все эти годы его убивал собственный, невовремя вырвавшийся на свободу гнев. Если бы тогда он признал свою вину, покаялся и попросил мирно, она сняла бы проклятие? Спрашивать теперь было не у кого, Чернава замолчала навсегда.

Каждый из них бросил горсть земли в могилу. Кто-то мысленно молил о прощении, кто-то надеялся искупить вину или проявлял уважение. Последним был Щек. Скользнув беглым взглядом по взмыленным парням, царь Полоз поднял обреченный взгляд к небу, выдохнул в прохладный воздух едва заметное облачко пара и взял лопату сам. С ним похороны закончились вдвое быстрее, чем начались. А Бестужев до последнего вглядывался в белоснежную тонкую кисть, быстро скрывающуюся под пластом земли. Когда Щек закончил, перед ними высился курган — земля вокруг лишилась брусники и трав, змей снимал пласт за пластом, делая возвышение над Чернавой больше, величественнее. Когда он воткнул лопату у изголовья захоронения, Агидель водрузила рядом пышный букет вереска, в неловкой ласке поправила хрупкие цветы, пристраивая удобнее.

Присевшая рядом с Бестужевым Катя протянула ему Чернавины записи, опустила скрученные свитки на ноющие вытянутые ноги.

— Не сиди на земле, мокро и холодно, простудишься.

Смех получился блеклым, выцветшим.

— Думаю, теперь простудой меня не испугать. — Сердце кольнуло, когда он осмелился задать волнующий вопрос, — ты ведь не исчезнешь снова?

Смоль отрицательно качнула головой, её теплый карий взгляд мазнул по нему почти равнодушно, а вот стоило коснуться Щека — потеплел. И тогда ему показалось, что давно позабытая подруга научилась врать. Незачем ей видеться с двумя потерявшимися мальчишками, теперь она часть другого мира. Более сильного, недосягаемого для него.

— Я не отзывалась, потому что не знала о привороте, думала, незачем бередить твои старые раны. Они должны были зажить, а я — стереться из памяти.

Ерунда. Глупая надежда, притянутая насильно за лысый ободранный хвост. Теперь в смехе Бестужева слышалась издевка, Катя закусила губу, Щек напрягся, но ближе не подошел.

— А простая любовь так просто забудется? Год-два-три, ты ведь сама меня любила. Сколько ты терпела это, Катя? Тебе ли не знать, что даже будь она настоящей, от неё не так просто избавиться.

Это всё проклятый приворот. Тянет за язык, выглядывает жаждой из темных расширенных зрачков, опускает взгляд к виновато поджимающимся губам, истерично бьющейся в голове мантрой умоляет поцеловать. Остановиться. Не наговорить лишнего, не спугнуть. Саша хотел бы расстаться с ней добрыми друзьями, но её наивные слова больно режут по живому. Словно именно ему, Бестужеву, легко подняться с колен и отряхнуться от собственных чувств.

За спиной появился полоз. Ревностно потянул к себе Катю, помогая подняться с колен, отряхнул несуществующие пылинки с копны волос. А злой взгляд прожигает ровную жирную дыру в его переносице. Еще пару слов о былой любви и, Бестужев готов поклясться, полоз больше не подпустит Смоль к ним. Возможно, бонусом выдернет Саше ноги.

Девчачья рука утопает в смуглой, уверенно переплетающей пальцы. Бестужев мысленно считает до десяти, старается увести взгляд от их рук. Убеждает себя в сотый раз, что виной горькой отраве внутри — приворот. Последний скот будет поддаваться, идти на поводу, захлебываясь в волнах ревности.

Убеждения работали плохо. Он тонул. Через клекот ярости в собственной глотке тянул губы в кривой виноватой улыбке, встречая взгляд царя.

— Мы зайдем к вам следующей ночью. Хочу убедиться, что юная ведьме сумеет снять твоё проклятие. — В холодных нотах змеиной нежностью растекается яд. Саша видит, как исподтишка Смоль наступает на ногу мужа. Ни один мускул на его лице не дрогнул, всё так же опасным шипением лился голос. — А если не выйдет, я буду рад тебе помочь, мальчик Саша. Предложу избавление от мучительной жизни.

С громким заунывным стоном Катя закатила глаза, потянула царя за собой в сторону леса. Они бы не отвели взгляда друг от друга: Саша холодного, а Щек пропитанного плохо сдерживаемой злостью и раздражением. Если бы внимание не перетянула на себя Катя. Вслед за нежным голосом Смоль нельзя было не повернуть голову.

— Да, мы зайдем. Чары творятся лучше за полночь. Агидель, может я смогу тебе чем-то помочь?

Тихо переговаривающаяся с Елизаровым девушка встрепенулась. Залилась пунцовым, неловко прочищая горло.

— Нет, царица, благодарю. Я справлюсь сама.

— Тогда мы побудем рядом безмолвной поддержкой. Ты же не против? — Дождавшись короткого кивка, Катя улыбнулась, перевела взгляд на Сашу. — До встречи, буду ждать, когда тебе станет легче.

Станет легче... Бестужев кивнул механически, почти не чувствуя этого резкого движения шейных позвонков. Смоль пятилась с болотной полянки, как на цепи тянула за собой скалящегося на него ревнивого змея. Саша позволил себе сдержанную улыбку, встречаясь с золотым пылающим взглядом, спокойно приподнял выше подбородок. Он не сделал ничего