Ей показалось, что она раскроила Шайдукову череп, он сейчас отвалится от Игоря, рухнет на пол, дрыгнет пару раз ногами и затихнет, но нет – Шайдуков только дернул головой, охнул и с шипением втянул в себя воздух, ему надо было одолеть боль, но боль не проходила, и тогда он снова всосал в себя воздух. Сметанина он не отпускал. Раиса размахнулась еще раз и вновь что было силы огрела участкового по голове. За вторым разом – третий.

Шайдуков обмяк, бескостно повалился набок, по виску у него побежала тонкая, пугающе красная нитка крови.

«Господи, да я же, как Сметанин, стала – я убила человека… Живого человека. Я! Своими руками! Сама! – Раиса ужаснулась, но времени на раскаивание не было, она кинулась к Сметанину, ухватила его за руку, отрывая от черного заплеванного пола.

– Игорек! Вставай! Игорек! – Раиса захныкала, запричитала по-бабьи над Сметаниным, словно над убитым, и он, боясь, что действительно может погибнуть, перевернулся на живот, откатился подальше от Шайдукова. – Вставай! – снова нависла над ним Раиса.

Сметанин поморщился от боли.

Приподнявшись и укрепившись на четвереньках, Сметанин потянулся к Шайдукову, чтобы вытащить у него из кобуры пистолет.

– Зачем? Не надо, – закричала Раиса, – из-за него нас с тобою обложат сетью, как волков… Вот увидишь!

«Вот дура баба! – Сметанин сплюнул на пол. – Ничего не понимает. В пистолете – наше спасение, а не гибель!»

В «зал ожидания» заглянуло сразу несколько человек.

– Ой, да тут драка! – взвизгнула какая-то женщина, заголосила, заблажила, глотая не только буквы, но и целые слова. – А кровищи-то, кровищи! Милиция!

Милицейских погон на плечах Шайдукова она не разглядела – то ли слепая была, то ли со света в прозрачной темноте «зала ожидания» было все черным-черно.

– Милиция! – охотно поддержал дамочку сочный мужской бас.

– Игорек, уходим! – Раиса продолжала тянуть Сметанина, тот на четвереньках подался к двери, кое-как поднялся на ноги – слабые, противно дрожащие, чужие, сделал несколько неверных шагов и рухнул на Раису. – Правильно, правильно, – обрадованно проговорила та, – держись за меня! – Перевела взгляд на людей, всунувшихся в дверь «зала ожидания». – Не обращайте внимания, товарищи! Мужики подрались. Обычная бытовая драка! Меня, бабу, не поделили!

– Из-за такой бабы не грех подраться! – не удержался от комплимента кавалер с сочным басом.

– Вот видите! – Раиса с обрадованной улыбкой развела руки.

Визгливая женщина, которой не понравилось, что из-за кого-то еще могут драться мужчины – не из-за нее, а из-за какой-то ненакрашенной, заморенной, заеденной комарами бабенки, хоть и фигуристой, хоть и с бедрами и прочими дамскими достоинствами, но не такими, как у нее, вскричала еще раз:

– Милиция!

– Да погоди ты, баба, не все дела милиция может решать, – обрезал кто-то неугомонную ревнительницу порядка, – тут дело личное, тут – соперничество.

– Да-да, – с трудом изобразила улыбку на своем лице Раиса, – личное. Соперничество. – Потянула Сметанина к разбитой двери. – Пойдем, миленок, домой. Там я тебя умою, одежду зачиню, приведу в порядок.

Она подсунулась под Сметанина, тот обвис на девушке всем телом, Раиса чуть не прогнулась под ним, но все же выдюжила, выволокла наружу.

– А как же этот? – выкрикнул владелец сочного баса. – Тот, который на полу отдыхает?

– Да пусть пока отдыхает, – сказала Раиса, – я его потом тоже обихожу. Умою, царапины смажу зеленкой и отправлю домой к законной жене.

– Хорош гусь, – захохотал сочный бас, – за двумя бабами сразу ухлестывает. Мужик с зеленкой!

Тепловоз тем временем подал сигнал – резкий, некрасивый, от такого звука обязательно закладывает уши, Раиса от него мигом оглохла, а публика поспешила убраться из «зала ожидания».

Раиса выволокла Сметанина из сарая, проводила поезд – на это ей хватило выдержки, даже помахала рукой и из окон ей отозвались несколько общительных пассажиров, – потом потащила Сметанина в ельник.

Итак, они снова в тайге, Шайдуков не выпустил их из мрачного сибирского леса, из клюквенных марей и звериной глухомани, которую Сметанин наблюдал только с самолета, из черных зарослей, где мох плодится не только на камнях и деревьях, растет даже на одежде, если оставить ее без присмотра, наползает, будто живой, и пускает корни прямо в ткань, покрывает меховым подбоем всякую забытую тряпку, где тетерева, случается, нападают на людей, а глухари, могучие, бородатые, с толстыми мохнатыми ногами, и вовсе человечину жрут…

Раиса несколько километров волокла Сметанина на себе – все опасалась погони, но погони слышно не было, да и организовать ее никто не мог, Шайдукову вначале надо было отлежаться в больнице, а уж потом организовывать погоню.

В укромном темном углу Раиса разбила бивак, – назовем его так, – разожгла костер, в жестяной прокопченной посудине, бывшей когда-то нарядной упаковкой от импортной ветчины, нагрела воды, из ручья в полиэтиленовом пакете натаскала холодной воды, размешала и то и другое и как следует промыла лицо Сметанину.

Тот стонал, уворачивался от мокрых рук, отбивался, но Раиса была настойчива, умыла Сметанина, сдернула с него куртку, стянула через голову рубашку, протерла кровяные темные подтеки на теле, потом наломала лапника и уложила на него своего спутника.

– Спи!

– Не могу. Мне плохо, – пожаловался Игорь. – По-моему, у меня сотрясение мозга.

– Что с тобою было на станции, помнишь?

– Помню.

– А мое имя помнишь?

– Помню.

– Никакого сотрясения. Обычные ушибы. Если б было сотрясение, ты не только, как меня зовут, а даже имя своей матери не вспомнил бы. Спи пока до утра, я тебя постерегу. Утро вечера мудренее.

– Ты точно меня постережешь? – Он слабо улыбнулся.

– Обещаю.

– Вот видишь… вот видишь… – В горле у Сметанина захлюпало что-то влажное, – запер нас этот гад в тайге, не выпустил. Вроде бы и свободные мы, а под замком.

– Пока свободные.

У Сметанина печально шевельнулся рот.

– Да, пока. До известной поры. – Он нащупал ее руку, чуть помял своими легкими теплыми пальцами – это было проявление, и Раиса восприняла его как дар, подумала о том, что человек этот стал ей дорогим, – и плевать,