его населением, и постепенно как бы размывается устойчивым лужицким субстратом, теряя собственные исходные и обретая исконные лужицкие черты (наряду с распространяющимися ясторфскими и общеевропейскими кельтскими, раннелатенскими). Упрощенная структура культуры подклошевых погребений подготавливает неясный следующий этап эволюции, однако он остается в значительной мере нереализованным.

Если культура лицевых урн представляла собою «ядро» складывающегося народа, то можно допустить, что первоначальный германский его компонент в «этническом состязании» был размыт местной этнокультурной основой; возможно, с этого времени этноним венеты/венеды, ассоциирующийся с лужицкой культурой прежде всего, наследуется ее преемниками и одновременно получает более широкое распространение и значение: топонимия vend- (Vendsissel, Vendel) выявляется от Ютландии до Уппланда, в основном ареале – наследована вандалами (лутиями) первых веков, но с носителями культур поморского круга распространяется и далее на восток, где «между германцами, сарматами и феннами» помещает своих венедов I в. Корнелий Тацит (Тацит, 1969: 372–373).

Именно туда, на восток направлена экспансия части поморского и ясторфского населения (губинской группы ясторфской культуры), формирующая новую, самую восточную из латенизированных культур железного века, зарубинецкую культуру полей погребений, которая сыграла значительную роль в славянском этногенезе (Щукин, 1994: 107–136, 227–243; Еременко, 1997: 87–165). Наиболее корректна идентификация этой культуры с бастарнами (певкинами Тацита). Распространение зарубинецкой культуры в обширном ареале, несколькими группами – от Полесья до Подесенья и Молдавии (группа Поянешты-Лукашевка), ее взаимодействия с германскими и сарматскими группами привели к глубоким изменениям в мире протославяно-балтских культур лесной зоны Восточной Европы. В постзарубинецкое время (III–IV вв.) можно проследить форсированное развитие и экспансию по крайней мере южной части населения этих культур, в результате формирующих, видимо, исходную для последующих раннеславянских культуру киевского типа, синхронную черняховской культуре полей погребений, но, в отличие от нее, переходящую в достоверно славянские культуры – пражско-корчакскую, пеньковскую и колочинскую, причем две последние осложнены воздействием степных тюркских (болгарских) и иранских (аланских) народов и культур, а пражско-корчакская позволяет отчетливее других проследить, после эпохи Великого переселения народов V–VI вв., последовательное распространение славянского этноса и культуры по всему основному его европейскому ареалу от Адриатики до Балтики (Шевченко, 2002: 120–152, ср.: Лебедев, 1989: 105–115).

Восточное Поморье и Нижнее Повисленье, исходные для поморской культуры лицевых урн VII–VI вв. до н. э., четыре-пять столетий спустя вновь становятся «плацдармом» для новых групп северных мигрантов и очагом формирования культур, маркирующих широкую волну германских миграций от Балтики до Черного моря. Оксывская культура предримского времени в Нижнем Повисленье, с многочисленными грунтовыми могильниками, каменными кругами и стелами (bautastenar), господством обряда сожжения, германской керамикой, связана прежде всего с Южной Скандинавией. Вполне правомерно отождествить ее с готонами Тацита, прямыми предшественниками или первой волной готов. Основой ареал поморской культуры занимает сложившаяся на основе и синхронно с оксывской пшеворская культура, в позднем предримском времени распространяющаяся по всей территории Польши, а затем и далее на восток и на запад, от Эльбы до Полесья. Типичная для германских культур римского времени, пшеворская в I в. до н. э. – V в.н. э. широко представлена грунтовыми могильниками, ямными (безурновыми) сожжениями с оружием, устойчивым набором украшений (женских, включающих три фибулы, две парные наплечные и третью нагрудную; в мужском уборе одна фибула – застежка плаща). Гончарный набор «культуры мисок» составляет разнообразная латеноидная керамика, выработанная под кельтским воздействием и вписывающаяся в обширный керамический ассортимент германских культур позднего предримского времени. При возможной этнической неоднородности в разных частях пшеворского ареала, в целом культура характеризует прежде всего германский союз племен, известных как лугии (вандалы) и бургунды. Новый этнополитический организм в Средней Европе зарождается начиная с появления в период между 230-ми и 160-ми гг. до н. э. «небольших групп выходцев с севера Дании и с о. Борнхольм» (Щукин, 1994: 106).

Горизонт Гроссромштедт среднеевропейских древностей (Hachmann, 1971) охватывает интервал с середины I в. до н. э. и до середины I в., в рамках которого европейская археология прослеживает переход от последних ступеней латенского периода (Латен D3) к начальной ступени раннеримского времени (Al, А2). Столетний период перестройки культурной композиции во всем пространстве между Балтикой и Причерноморьем (Еременко, 1997: 188–189) следует рассматривать как переход от кельтского доминирования к германскому, окрашенному усиливающимся воздействием на Барбарикум римской культуры. Процесс, начинающийся со странствований по Средней Европе, Галлии и Италии тевтонов и кимвров и их разгрома, завершился становлением «Янтарного пути» римлян в Прибалтику; на сто лет, с 14 по 114 г., XV легион Империи был расквартирован в Карнунтуме на Дунае (предшественнике Вены), обеспечивая безопасность узлового центра трассы, дальнейшей протяженностью 888 км (600 тыс. шагов), до обильных янтарных пляжей Вислинского и Куршского заливов, эпицентра Янтарного берега, протянувшегося от Ютландии до Эстонии (Щукин, 1994: 166, 224–225, 252). В это время в германских культурах к востоку от Рейна и северу от Дуная повсеместно распространяется обычай погребений с оружием (уложенным на погребальный костер, в любом случае найденным при остатках кремации), чернолощеная керамика с меандровым узором, фибулы римских типов (начиная с простейших проволочных воинских фибул римских легионеров). Инновации сочетаются с сохранением и переработкой латенских традиций. Сохраняется и общее движение германских племен из Ютландии и Южной Скандинавии в Нижнее Повисленье и далее на юго-восток. Римско-эллинистический мир с этих пор ощущает непрерывное действие Скандзы, «утробы народов», vagina nationes.

Балто-причерноморская трасса отсекает южную часть этнокультурного массива лесной зоны, подготавливая кристаллизацию славянства, одновременно и во взаимосвязи с движением готов из Скандинавии. Гото-гепидская, Вельбаркско-цецельская, восточнопоморско-мазовецкая культура, под любым из наименований, обозначает один процесс: накопление новых южноскандинавских элементов в Нижнем Повисленье и движение их на юго-восток, завершающееся становлением Волынской группы полей погребений II–III вв. – исходной для черняховской культуры III–IV в. – археологического эквивалента Готской державы Северного Причерноморья (Артамонов, 1962: 46–47; Кухаренко, 1980: 64–76; Щукин, 1994: 244–277).

Странствия кимвров и тевтонов, равно как их более ранних предшественников, таинственного «народа лицевых урн», и преемников – готонов, готов, гепидов, герулов (эрулов) первых веков нашей эры, развернули на суше сеть коммуникационных трасс, основой которой стал древний «диагональный» «Янтарный путь», с юго-запада на северо-восток, из Паннонии к Самбии (Восточная Пруссия), соединивший римские провинции, а значит, и столицу Империи, с Балтийским морем, Свебским морем, как именовал его Тацит по крупнейшему в Свободной Германии племенному союзу свебов (швабов). Союзы свебов, маркоманов, вандалов, готов соперничали за господство на этом пути. Рим искусно манипулировал интересами пограничных «варваров», усмиряя ближних – крепостями, выросшими на месте лагерей легионов Лимеса (пограничного укрепленного рубежа Империи), и посылая дипломатические дары, миссии и товары к «дальним», во‑первых, ближе расположенным к источникам янтаря (поступавшего в Рим тоннами; со времен Нерона экзотический «солнечный камень» стал изысканным, дорогим и массовым материалом декора, например, публичных гладиаторских игр в римских цирках, когда даже сети, отделявшие арену от публики, в