Ненасытный, Наполеон повернулся лицом и силами на юг, к папским государствам, и вежливо попросил Пия VI отдать ему Болонью, Феррару, Равенну, Анкону и подвластные им земли. По Толентинскому договору (19 февраля 1797 года) папа сдал эти города-государства и выплатил «репарации» в размере пятнадцати миллионов франков в счет расходов французской армии. Затем, овладев всей Северной Италией, кроме Пьемонта и Венеции, Наполеон реорганизовал свою армию, добавил к ней несколько полков, сформированных в Италии, и свежую дивизию из Франции под командованием генерала Бернадотта, провел 75 000 человек через Альпы по трехфутовому снегу и предложил нанести удар по самой Вене, имперскому центру атаки на Французскую революцию.

Император Франциск II направил против него сорок тысяч человек под командованием эрцгерцога Карла Людвига, только что одержавшего победу на Рейне. Удивленный численностью наступающих французов и уважая репутацию Наполеона, Карл выбрал стратегию отступления. Бонапарт следовал за ним, пока не оказался в шестидесяти милях от австрийской столицы. С боем или без него он мог бы взять город, в котором в то время гудели старый Гайдн и молодой Бетховен. Но в этом случае правительство отступило бы к Венгрии, война могла бы растянуться во времени и пространстве, а с наступлением зимы французская армия оказалась бы на враждебной и незнакомой территории, в любой момент подвергаясь фланговой атаке. В редкий момент скромности и осторожности, которая могла бы сослужить ему хорошую службу в более поздние годы, Наполеон послал эрцгерцогу приглашение к переговорам о перемирии. Эрцгерцог отказался; Наполеон нанес его войскам тяжелые поражения при Ноймаркте и Умцмаркте; Карл согласился на переговоры. В Леобене 18 апреля 1797 года молодые полководцы подписали предварительный мир, подлежащий ратификации их правительствами.

Путь к ратификации был прегражден отказом Австрии капитулировать и решимостью Наполеона сохранить свои завоевания в Ломбардии. Незначительное на первый взгляд событие дало ему азартный шанс выйти из тупика. Он занял несколько городов, принадлежавших Венеции; в некоторых из них вспыхнули восстания против французских гарнизонов. Обвинив венецианский сенат в подстрекательстве к восстаниям, Наполеон низложил его и создал на его месте муниципальную структуру, подчиненную французскому контролю и лишенную своих материковых владений. Когда пришло время превратить Леобенские прелиминарии в Кампоформийский договор (17 октября 1797 года), Наполеон предложил Австрии свободу действий в поглощении Венеции своей империей в обмен на уступку Ломбардии и Бельгии, а также признание французских прав на левый берег Рейна. Почти вся Европа, забыв о тысяче договоров, с ужасом отреагировала на эту дипломатическую филантропию с чужой собственностью.

Однако новый Макиавелли настаивал на том, чтобы сохранить за Францией венецианские острова в Адриатике — Корфу, Занте, Цефалонию. «Они, — писал Наполеон Директории 16 августа 1797 года, — имеют для нас большее значение, чем вся остальная Италия вместе взятая. Они жизненно важны для богатства и процветания нашей торговли. Если мы хотим эффективно уничтожить Англию, мы должны овладеть Египтом. Огромная Османская империя, гибнущая день ото дня, заставляет нас предвосхищать события и предпринимать своевременные шаги для сохранения нашей торговли в Леванте».59 Седобородые канцлеры мало чему могли научить этого двадцативосьмилетнего юношу.

Спокойно взяв на себя дипломатическую власть, он реорганизовал свои завоевания в Цизальпинскую республику с центром в Милане и Лигурийскую республику вокруг Генуи, обе управлялись туземными демократиями под французской защитой и властью. Затем, отомстив и отменив римское завоевание Цезарем Галлии, Маленький Капрал, усыпанный почестями и трофеями, вернулся в Париж, чтобы его договоры были ратифицированы преобразованной Директорией, которую он помог установить.

V. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ 18-ГО ФРУКТИДОРА: 4 СЕНТЯБРЯ 1797 ГОДА

Это был уже не тот Париж, который он знал в дни 92-го и 93-го годов. С момента падения Робеспьера в 94-м году в столице вслед за деревней усилилась реакция — религиозная и политическая — против Революции. Католицизм, возглавляемый непокорными священниками, вновь овладевал народом, утратившим веру в земную замену сверхъестественных надежд и утешений, в таинства, обряды и торжественные праздники. Декади, или десятичный день отдыха, все больше игнорировался; христианское воскресенье безудержно соблюдалось и использовалось. Франция голосовала за Бога.

И для короля. В домах и салонах, в прессе и на улицах, даже в собраниях секций, где когда-то правили санкюлоты, мужчины и женщины сожалели о красавце Людовике XVI, находили оправдания недостаткам Бурбонов и спрашивали, может ли какое-либо другое правительство, кроме авторитетной монархии, принести порядок, безопасность, процветание и мир из хаоса, преступности, коррупции и войны, которые опустошали Францию? Вернувшиеся эмигранты собирались в таком количестве, что остроумцы называли их любимое парижское пурлье le petit Coblenz (от пристанища титулованных изгнанников в Германии); и там можно было услышать монархическую философию, которую проповедовали за границей Бональд и де Местр. Избирательные собрания, в подавляющем большинстве буржуазные, направляли в Совет древних и Совет пятисот все больше депутатов, готовых заигрывать с королевской властью, если она предложит имущественные гарантии. К 1797 году монархисты в Советах были достаточно сильны, чтобы избрать в Директорию маркиза де Бартелеми. Лазар Карно, директор с 1795 года, повернул вправо в ответ на пропаганду Бабёфа и с благодушием смотрел на религию как на прививку от коммунизма.

Убежденные республиканцы — Баррас, Ларевельер-Лепо и Ревель — почувствовали, что движение к монархизму ставит под угрозу их пребывание в должности и их жизнь, и решили рискнуть всем, совершив государственный переворот, который устранил бы их лидеров как в Советах, так и в Директории. Они обратились за народной поддержкой к радикальным якобинцам, которые скрывались в горькой безвестности во время консервативного возрождения. Они искали военной поддержки, обращаясь к Наполеону с просьбой прислать им из Италии генерала, способного организовать парижскую армию для защиты республики. Он был готов пойти им навстречу; возрождение Бурбонов сорвало бы его планы; нужно было сохранить дорогу для собственного восхождения к политической власти, а время для этого еще не пришло. Он отправил к ним крепкого Пьера Ожеро, ветерана многих кампаний. Ожеро пополнил часть войск Хоша; с ними 18 фруктидора он ворвался в законодательные палаты, арестовал 53 депутата, множество роялистских агентов, директоров Бартелеми и Карно. Карно бежал в Швейцарию; большинство остальных были высланы, чтобы потеть и чахнуть в южноамериканской Гвиане. На выборах 1797 года радикалы