— Оттуда, — когтистый палец указал на провал, — пахнет смертью. Старый тлен, затхлость и гниение. Этого ты ищешь для себя?

— Я ищу знаний. Полезных и всяких. Подождёшь меня здесь?

Охотник присел на корточки.

— Послушаю твои крики.

— Ты это брось, Дружок, а то я поверю, что не нравлюсь тебе.

Пробудив Крылья Орла, маг воспарил и стал плавно опускаться в провал. Вокруг зажглись десятки светящихся мотыльков, а в ладони успокаивал своей тяжестью жезл.

Воздух холодный и сухой встретил его там, странно при этом пахший сыростью; мотыльки распространяли свой неверный свет, паря вдоль маринитовых стен и колонн, выхватывая странные, не поддававшиеся восприятию рисунки, а вокруг них плясала пылевая взвесь. Когда маг опустился на твёрдую поверхность, его сапоги глубоко ушли в нечто странное, походившее на песок, но при этом такой мелкий, что его не получалось взять в пальцы, — так сыпуч он был. От малейшего движения над этим веществом поднимались облачка пыли, такие медлительные и густые, словно Тобиус очутился на дне океана.

Серый маг оказался на пересечении широких коридоров, повторявших те, что ещё угадывались наверху, только эти руины сохранились лучше. Одна из четырёх дорог, ведших от перекрёстка, обрывалась в семи шагах, её перекрывал завал из камня и земли; вторая тоже обрывалась, судя по тому, как далеко отлетели мотыльки, — шагах в тридцати. Стараясь не обращать внимание на подкатывавшую к самому мозгу дурноту, северянин выбирал один из оставшихся проходов. На юго-запад или на юго-восток?

— На юго-запад, — прошептал он, потому что вдруг остро захотел услышать человеческий голос.

Маг осторожно зашагал по пыльным, но очень ровным плитам пола, окружённый светом, которого в них не было очень давно, и смотрел, смотрел, смотрел. О да, посмотреть было на что. Возможно, следовало бояться ловушек и иных каверз, но Тобиус справедливо рассудил, что попал не в древнюю гробницу, а в место, где кто-то когда-то жил. Есть ли смысл устанавливать в жилых местах смертельные ловушки? Да и будь они здесь, за тысячи лет любые, даже самые лучшие механизмы, пришли бы в полную негодность. Разве что насквозь пропитанные мощнейшей магией, но никаких подобающих энергетических колебаний волшебник не ощущал.

В любом случае, стены слишком сильно занимали разум Тобиуса, чтобы отвлекаться на что-то другое, ведь их покрывали самые потрясающие барельефы, которые он когда-либо видел. Арочные сегменты словно окна, открывали его взору чудесные пейзажи. Застоялый воздух помог им сохраниться и теперь первый за долгое время гость обращал взор на морские бухты, объятые высокими тёмными утёсами, над которыми восходил лунный диск; дивные неземные сады с растениями, которых не найти ни в одном ботаническом атласе, странными, завораживающими и неземными; небесные выси, по которым над бескрайними долина плыли по воздуху непонятные, неясные конструкции, походившие на гигантских медуз и кальмаров; дворцовые комплексы невиданных архитектурных стилей, величественные, огромные, но в тоже время какие-то странно настораживающие, заставляющие подсознание вздрагивать от таинственной тревоги.

Новая арка — новый вид на рельефные картины, смущавшие сочетанием одновременно обыденности и чужеродности изображённого. Временами Тобиус не мог сам себе с уверенностью ответить, видел ли он кусочки Валемара или какого-то другого мира? Миров?

Несколько мотыльков были посланы создателем значительно дальше и в какой-то момент свет этих первопроходцев выхватил из вечной тьмы нечто неясное, нечто, что восприятие отказалось сразу же узнавать. Замерший волшебник перехватил жезл и послал вперёд больше мотыльков, одновременно уморив всех, что витали вокруг него, таким образом укрывшись темнотой. То, что показалось там, в дали, когда прибавилось света, долго не позволяло ему шевельнуться. Тобиус напряжённо соображал, пытаясь утихомирить в конец распоясавшуюся дурноту.

Наконец он осмелился продолжить путь и вскоре вышел в просторное помещение с несколькими колоннами и огромным фонтаном в центре. От их вида немудрено было и поседеть до срока. Художественно вырезанные сегменты колонн и фигура, высившаяся в композиции фонтана, были изображены в виде чудовищ. Ужасающих до глубины души, отвращающих саму суть человеческого естества чудовищ, которые не смогли бы родиться даже в поражённом безумием мозгу.

— Господь всемогущий… — Волшебник сотворил на себе знак Святого Костра, что делал очень нечасто. Несмотря на сухость воздуха и прохладу, кожу его покрывал липкий пот, хотелось отвернуться и скорее уйти.

Существа, увековеченные в камне, были… гротескными. То есть безобразными без меры, оскорбительно уродливыми. Уничтожить или убежать, — две мысли, боролись в человеке при виде такого безобразия.

Большие, больше созерцателя раза в четыре каждое. Те, что были вырезаны в колоннах, сидели, поджав под себя разномастные ноги, и протягивая вверх другие конечности, — все отличные, но парные. У них были громадные клешни и членистые лапы крабов, были извивающиеся щупальца с присосками, змеиные хвосты с жалами, когтистые, почти людские руки, были перепончатые ноги амфибий, плавники торчали из боков, и всё это присутствовало у каждой твари в нескольких видах, по-разному расположенное, отличалось формой. Каждое чудовище было неповторимым, но и походило на остальных, слегка менялись позы, головы имели разный размер и форму; глаза на стебельках, выпученные глаза кальмаров, пасти без нижних челюстей, рты-присоски миног, мощные клювы.

У статуи, что служила ещё и фонтаном, кроме того, были груди. Женские, человеческие груди в количестве трёх пар одна под другой росли из сегментарного, возможно, хитинового брюха, тогда как голова напоминала пасть глубоководной рыбы-удильщика. Эта тварь выглядела так, словно ласкала свои прелести парой клешней, парой щупалец и парой человеческих рук, а между поджатыми под туловище ногами виднелось что-то, похожее на двуглавую мурену, являвшуюся, вероятно…

— Какая гадость, — прошептал маг и сам невольно испугался человеческой речи.

Он поймал себя на мысли, что не хочет поворачиваться к колоннам и фонтану спиной. В них не чувствовалось никакого присутствия, ничто не грозило выбраться наружу, они не могли ожить, но, тем не менее, волшебника брал за сердце холодный ужас от мысли, что что-то такое могло оказаться у него за спиной. А ведь он был не из робких.

Подумав немного, Тобиус сформулировал мысль: не уродство чудовищ пугало его на самом деле, а то, в каком виде предстали эти отвратительные твари. Их врезали в колонны и водрузили на композицию фонтана. Они призваны были служить якобы силачами, поддерживавшими свод и восхищавшими взор своей эротичностью. То же самое делали люди и эльфы, — увековечивали свою красоту в