— Конечно.

Он вытащил сигарету, закурил и отодвинул от стола стул, чтобы сесть удобнее. Вероника встала и хотела уйти к себе, но он снова жестом остановил ее.

— Ты не дала мне ужин, Вероника, — сказал он тихо.

— Вы сами можете себе сделать.

Он отрицательно покачал головой.

— Можешь называть меня Юзвой, Вероника, потому что нас объединит общее преступление. С сегодняшнего дня будешь готовить мне завтраки и ждать меня с ужином. Начнешь застилать мою постель и убирать в моей комнате. Ты можешь не любить меня, но будешь это делать.

— Вы чудовище, — повысила она голос, но он сделал жест ладонью вниз, что означало, чтобы она вела себя тише.

— Ты ошибаешься. Вероника. Я не чудовище. Послезавтра, а самое большее — через несколько дней я отвезу тебя к самому лучшему врачу в округе. Он сделает операцию безболезненно и безопасно.

Он расстегнул пуговицу на левом кармане мундира и вытащил из него маленькую картонку.

— Не так давно, Вероника, один гинеколог застрелил в лесу кабаниху с поросятами. Он входит в охотничье общество и имеет право владеть оружием. С ним случилась неприятность. Он слишком быстро выстрелил. Думал, что из-за кустов выходит кабан. К сожалению, это была кабаниха и с ней четверо поросят. Я подоспел, услышав выстрел. Он хотел подкупить меня большой суммой денег, но они мне не нужны. Когда я делал снимки убитой свиньи, он плакал, как малое дитя, потому что знал, что у него за это отнимут ружье. Но это в самом деле был несчастный случай. Мне стало жалко этого человека, и я принял от него только визитную карточку. Я сделал это из вежливости, мне даже в голову не пришло, что он может мне когда-нибудь пригодиться. Завтра я позвоню, и он примет. Тебя в своем частном кабинете. Я отвезу тебя к нему. А теперь подай мне ужин.

Он говорил это спокойно, словно нехотя, а мыслями, казалось, был где-то далеко. Хорст Собота был прав, видя в нем дьявола. Эти фотографии в его комнате, эта визитная карточка говорили о том, что он выявлял зло не для того, чтобы с ним бороться, а для того, чтобы над ним царствовать.

Она послушно порезала хлеб и сделала бутерброды с сыром. Потом заварила чай. Только когда он начал есть, все так же словно отсутствуя, она тихонько вышла из кухни и медленно поднялась в свою комнату. Ложась в постель. Вероника подумала, что еще час назад она ненавидела себя и целый свет, хотела кричать от отчаяния и кусать собственные руки. Теперь все отдалилось. Она поедет с Марыном на операцию, и ее тело снова станет исключительно ее собственностью. Только с этих пор она станет подавать Марыну завтраки и должна будет ждать его с ужином. Как служанка своего господина. Как пес за сеткой ждет еду из рук Марына.

«Я ненавижу его. Ненавижу сильнее, чем кого-либо на свете, — повторяла она, лежа в постели и борясь с новой волной тошноты. — Кулеша унизил меня, но он сделал это, потому что им управляла страсть. А этот растоптал меня как червяка, даже не замечая, что что-то топчет. И хоть тот совершил зло, а этот хочет сделать добро, этот кажется еще ужаснее и отвратительнее, чем тот».

Однако на следующий день она подала Марыну завтрак, а когда он, накормив пса, поехал на почту, чтобы позвонить врачу, вошла в его комнату и старательно застелила кровать.

Глава девятая

Крик в лесу

Все отели в городе были заняты спортсменами, которые в это время участвовали в какой-то спартакиаде. Возле регистратуры и по коридорам сновали молодые люди в цветных тренировочных костюмах, в основном подвыпившие и шумные. Юзеф Марын с трудом раздобыл двухместный номер — ему помогла в этом купюра с тремя нулями, которую он незаметно вручил девушке, распоряжающейся местами. За это он получил очень скромно обставленный номер с двумя узкими кроватями, разделенными ночным столиком, но зато с умывальником. Вероника не возражала, что они поселятся в одной комнате. Она была слишком поглощена тем, что ее ожидало — попросту боялась операции. Когда они вошли в комнату, Марын спросил, какую кровать она выбирает; Вероника пожала плечами и села на ту, которая была ближе. Почти час сидела так, с руками на коленях, неподвижно глядя в окно.

— Может, ты раздумала? — в конце концов спросил ее Марын. — Скажи, и я тут же все отменю.

Марын пошел в больницу, где отделением заведовал тот неудачливый охотник. Перед этим он по телефону договорился с ним на определенный день и час, а теперь хотел подтвердить все лично. Вернувшись в отель, он снова застал Веронику неподвижно сидящей на кровати. Часом позже приехал врач на своей машине и забрал девушку в свой кабинет. «Я ее привезу и обратно», — пообещал он и не принял купюру, которую Марын хотел сунуть ему в карман.

Врач привез Веронику через три часа, помог ей раздеться и лечь в постель. Похоже, он дал ей какой-то наркотик, потому что она тут же заснула.

Тем временем Марын пообедал в гостиничном ресторане и в ближайшем магазине купил булок и сыру на случай, если Вероника захочет есть. Но так как она заснула, он удобно вытянулся на кровати и до поздней ночи читал газеты. Читать он себя попросту заставлял, политика никогда его не интересовала, а разные сенсационные информации и репортажи, с помощью которых редакции боролись за читателей, казались ему нудными. Даже собственную жизнь он считал обычной и неинтересной, хотя, если бы кто-то захотел описать неделю работы Кристофера Баллоу, это, может, была бы для читателей самая захватывающая история. Но сам он не хотел вспоминать Баллоу и его дела. В нем глубоко сидел навык, выработанный годами, а может быть, закодированный в генах, что быть собой означало быть тем, кем тебя создали в этот момент. Когда-то он был Баллоу и жил как Баллоу. Сейчас он стал инспектором охотнадзора и ведет себя как инспектор охотнадзора. Такому человеку, как он, в любой шкуре должно быть хорошо, как актеру в новых ролях и в новых костюмах. Эрика не понимала этого, раз приехала к нему, чтобы оставить новый «опель», потому что Кристофер Баллоу когда-то любил именно эту марку. Зачем такая машина инспектору охотнадзора? Он заснул в одежде, при зажженном ночнике. Его разбудил голос Вероники:

— Почему вы не разделись? Я чувствую