— Ага, — повторяюсь я.

И чувствую неприятное послевкусие от встречи. Идея триумфального возвращения и швыряние ему в лицо парочки ласковых, уже не кажется такой уж забавной. Скорее, протухшей. Как сказал бы Тихий: «Некоторые устрицы выглядят как понос еще до того, как ты ее сожрешь».

— Ну… и что дальше? — Марат усаживается на стул напротив, знакомым мне жестом вытягивает ноги в зал. Ему всегда было насрать на остальных, главное, что его жопа достаточно удобно устроилась. — Будем вспоминать старые добрые времена? Или поговорим за жизнь, брат?

«Брат» он произносит таким подчеркнутым тоном, как будто упоминание нашего родства в его исполнении может глубоко меня оскорбить. Хотя, условно, я перестал считать Марата родней сразу после того, как он поступил со мной словно с отбросом. Пару раз даже задавался вопросами, а что будет, если однажды мне позвонит незнакомый номер и сообщит, что с ним случилась какая-то херня и мне, как единственному родственнику, придется за ним присматривать. Ответ на этот вопрос я, наверное, не смог бы дать даже сейчас, но в первую минуту в моей голове точно родилась бы мысль, что подонок просто получил заслуженные «дивиденды».

— Он подписал? — глядя в глаза Марату, обращаюсь к Егорову, и тот моментально протягивает мне документы.

Подпись у Марата, в отличие от него самого, ни капли не изменилась — все тот же пафосный росчерк на треть страницы, как будто даже в таких мелочах он считает своим долгом обязательное наплевательское отношение ко всем границам и рамкам.

— Так, я не понял. — Братец, наконец, начинает что-то подозревать, подтягивает ноги и садится ровно. — А что вообще происходит? Егоров, ты чего это перед ним под козырек берешь?

— Потому что я его купил, — отвечаю раньше, чем Егоров успевает открыть рот. — И твои двадцать процентов, теперь тоже принадлежать мне.

— Чё, блядь? — Голос Марата приобретает хорошо знакомые мне быковатые нотки. Времена, когда это на меня действовало, давно канули в лету, но «дорогой братец» продолжает жить прошлым, где он был величиной, а я — просто обсосом, которого можно безнаказанно кинуть. — Это что за херовая шутка?

— Никаких шуток.

Понимая, что разговор вот-вот перестанет быть томным, кивком отпускаю трясущегося Егорова, напоследок подсластив его пилюлю новостью о том, что обещанная ему сумма уже поступила на счет. Он что-то сбивчиво бормочет, но удирает из кафе так, словно боится, что я могу и передумать. Не люблю таких ссыкунов — на них ни в чем нельзя положиться, такие предают в любой момент и даже не из соображений выгоды, а тупо потому что кто-то другой более виртуозно гнет пальцы и брови. Но иногда даже трусы могут принести пользу.

— Я чего-то реально не отдупляю.

— Ты думаешь, я реально поверю, что ты ни хера не соображаешь? — Теперь мы почти один-на-один, и нет смысла миндальничать.

— Он, типа, работает на тебя?

— Ага, вот такие пироги.

— И вы, типа…

Это «типа» начинает раздражать — как будто разговариваю с чувачком, который пять минут как откинулся.

— Егоров всегда играл на меня, и ты это знал. Не прикидывайся. И кто-то слил тебе эту инфу. Я хочу знать кто. Назовешь имя — и я подумаю над тем, чтобы смягчить «санкции», которые собираюсь против тебя ввести.

— Чего, блядь? Ты прикалываешься? Санкции?!

— Недобросовестное выполнение своих обязанностей, рискованные финансовые операции с деньгами акционеров, покупка использованного оборудования, которое по документам прошло как новое. Но все это, конечно, просто детский лепет в сравнении с тендерами. Говорят, это тянет не просто на судебные иски, а на реальный криминальный срок.

— Ты совсем что ли? — Марат неожиданно переходит на шепот, хотя это скорее похоже на те звуки, которые издает сдавленное страхом горло. — Это ты с какого потолка срисовал, а?

— Имя, Марат. — Я вальяжно отхлебываю свой горький кофе, хотя в прикуску с бледной как мел рожей братца, он залетает просто на «ура». — Я могу перечислять еще долго, потому что за три года все твои дружки в «Гринтек» успели порядочно насрать тебе за воротник. Так бывает, когда окружаешь себя тупорылыми подхалимами, а профи выставляешь за порог. Кстати, Тамара Круглова, Денис Скворцов, Шаманский, Абрамов, Юрченко, Степной и другие бывшие сотрудники, передают тебе пламенный привет.

В свое время я чуть жопу не порвал, сманивая и подкупая разными «плюшками» крутых специалистов в своей отрасли. Все это влетело мне в копейку — кому-то просто двойной оклад, кому-то пришлось покупать личное жилье, кто-то потребовал особенный график. Но в конце концов, тогда еще крайне непрезентабельный и убыточный «Гринтек» обзавелся штатом первоклассных специалистов, чтобы уже через год превратиться в энергодобывающее предприятие с двухсотпроцентной рентабельностью. Когда рулить начал Марат, он почти всех их пустил «под нож», поставив на освободившиеся места своих лизоблюдов. Ну а мой «Интерфорс», который я только чудом сумел сохранить, с радостью их принял.

— Что такое, Марат? Озадачен? Да ладно. — Теперь моя очередь развалиться на стуле в позе Хозяина положения. — Знаешь, что бывает, когда выгоняешь отличного специалиста с формулировкой «нарушение трудовой дисциплины»? Или когда твои мудаки звонят матери, которая лежит в больнице с ребенком у которого диагноз «заражение крови», и требуют от нее «уволиться по собственному»? Все эти люди, конечно, уходят, но не с пустыми руками.

Рожа Марата вытягивается, становясь похожей на пресловутую «скрепку-помощника». Видимо, до него только теперь начинает доходить, что я не блефую.

— У меня на тебя столько всякого интересного дерьма есть, Марат, что я даже почти хочу чтобы ты и дальше продолжал корчить целку, и дал мне повод устроить тебе веселую жизнь, в которой ты будешь курсировать не между кабаками и ночными клубами, а проводить утро в прокуратуре, обед — в налоговой, а вечер — в суде. Но я же не такое говно как ты. Поэтому, еще раз предлагаю — назови мне имя твоего информатора, и я не дам ход ни одному делу.

— А не пошел бы ты на хуй?! — взрывается Марат, но глотка снова предает его, и звук получается такой, будто кто-то под столом въебал его молотком по яйцам.

Он пытается замаскировать провал кашлем, но я уже услышал и без зазрения совести ржу.

— Ты просто блефуешь, — кое-как справившись с чувствами, продолжает братец. — ты всегда любил брать на понт.

— Назовешь хотя бы один случай? — Мне почти интересно, что он скажет, потому что я никогда не страдал такой херней: топил, если обещал утопить, отпускал, если обещал разойтись миром.

— Думаешь, я реально расколюсь?

— Думаю, что ты ссыкливая мразь, которой ближе к телу