повторила манипуляцию. Почему он так копается? Ипполит передвигается стремительно, и угнаться за ним не так-то просто – может, он в ванной или в туалете и не слышит настойчивых звонков? Но ведь они договорились о встрече, так неужели режиссер мог отправиться принимать ванну, когда с минуты на минуту к нему должны прийти?

Неизвестно зачем Наташа подергала ручку, и неожиданно дверь открылась.

«Э-э, тут что-то неладно!» – пронеслось у нее в голове. Она смотрела немало фильмов, в которых описывались подобные ситуации, и чутье диктовало единственно правильный выход: делать ноги как можно скорее, не заходя в квартиру. Но любопытство и авантюрный характер взяли верх, и девушка ступила в темный коридор.

Первой по курсу оказалась кухня – она была пуста, но там пахло яичницей с беконом, вероятно, Ипполит недавно ел и даже не успел помыть посуду, так как в раковине отмокала чугунная сковородка. Наташа окликнула режиссера по имени, но ответа не получила. Дальше по коридору располагалась гостиная. В ней царил хаос: с журнального столика на пыльный ковер были сброшены журналы и газеты, а также ворох каких-то бумаг с печатным текстом – возможно, сценарий фильма? Сдвинутая с места тумбочка раскорячилась поперек комнаты, заслоняя подход к окну, а телевизор стоял на полу, в то время как дверцы шкафчика, где он, по-видимому, находился ранее, были широко распахнуты. Наташе бросилось в глаза отсутствие кассет или дисков в отделениях, предназначенных для видеоносителей – несомненно, Ипполит хранил их здесь, но кто-то опустошил полки до ее прихода! Потоптавшись на ковре, она прошла в спальню. Там тоже все было перерыто, даже с кровати сдернули покрывало и матрас! Одежда из платяного шкафа валялась на полу в беспорядке, но и в этой комнате Ипполита девушка не обнаружила, как и в совмещенном санузле. И тогда, осененная внезапной догадкой, Наташа со всех ног бросилась снова в гостиную – туда, где стояла развернутая поперек комнаты высокая тумбочка. Она осторожно подкралась к ней, словно опасаясь, что предмет мебели оживет и набросится на нее, и вытянула шею. За тумбочкой, возле обшарпанной батареи сидел на полу Ипполит Туманов. Не требовалось специального образования, чтобы понять, что он совершенно и бесповоротно мертв: об этом говорили синие губы, вывалившиеся из орбит глаза и свинцово-серое лицо, а также неестественная поза, в которой находилось тело. Наташа не сразу заметила обвязанный вокруг шеи режиссера провод, один конец которого крепился к батарее.

Застыв от ужаса, она стояла и смотрела на Ипполита остановившимся взглядом. Никогда раньше девушка не видела покойников – на мать в гробу она даже не взглянула, надеясь запомнить ее живой.

Придя в себя, Наташа дрожащими руками вытащила из кармана мобильник и позвонила Виктору: только он мог посоветовать, что делать в такой ситуации, но на другом конце раздавались длинные гудки! Тогда Наташа позвонила на домашний телефон: работая, художник мог отключить сотовый, но громкий трезвон стационарного телефона он непременно услышит! Однако трубку сняла Регина:

– Алло?

– Регина, это Наташа! – почти закричала девушка. – Позови Виктора!

– Его нет, – ответила та. – Что-то случилось? У тебя голос странный…

– А где он?

– Понятия не имею. Я всю ночь не спала и под утро выпила снотворное… Он ведь вчера к тебе пошел, разве нет?

Наташа отсоединилась: не было времени рассказывать Регине обо всем, что произошло.

– Ау! – раздался голос из прихожей. – Есть кто живой?

В сложившейся обстановке вопрос прозвучал как издевка. Наташа отшатнулась к двери и нос к носу столкнулась с молодым человеком в красно-желтом комбинезоне. В руках он держал две больших плоских коробки.

– Пиццу заказывали? – спросил он, растерянно глядя на царящий вокруг беспорядок. С того места, где стоял, он не мог видеть труп режиссера, так как тумбочка загораживала обзор, но Наташа чувствовала себя так, будто к ее рукам и ногам привязали пятидесятикилограммовые гири, и не могла ни пошевелиться, ни открыть рта.

* * *

Майор Фисуненко смотрел на сидящую перед ним подозреваемую доброжелательным взглядом, который мог обмануть даже матерого уголовника: не однажды бывалые преступники принимали Евгения за простака, провести которого не составит труда, и их ошибка оказывалась роковой. Широкое веснушчатое лицо следователя выражало готовность верить каждому слову подозреваемого.

Девушка, сидящая перед ним, не походила на убийцу. Способ указывал на наличие у преступника большой физической силы и, что немаловажно, опыта – таким образом наемники расправлялись с неугодными в девяностые годы прошлого века! Правда, отчет судебных медиков еще не был готов – возможно, в крови убитого обнаружится снотворное или яд, тем более что при задержании подозреваемой у нее изъяли пузырек с клофелином, и все же Фисуненко не сомневался, что если Наталья Коробицына и имеет отношение к преступлению, то только опосредованное. Она могла являться сообщницей, усыпившей жертву, а потом впустившей убийцу, но тогда непонятно, что она делала на месте: обычно наводчицы сваливают поскорее, чтобы ничего не видеть и, как следствие, избежать обвинения в пособничестве. Пришла проверить, сделал ли убийца свою работу? Или же Коробицына – случайная свидетельница?

Девушка на этом настаивала и утверждала, что клофелин купила для себя в качестве снотворного. Предположение, что столь молодое создание плохо спит по ночам, казалось Фисуненко абсурдным, но он понимал, что даже адвокат средней руки легко докажет правдивость ее слов. И все же что делала девчонка на старой квартире Туманова, о нетрадиционной ориентации которого знали все без исключения? Пробив подозреваемую по полицейской базе данных, Фисуненко выяснил, что Наталья занималась проституцией и имеет судимость, связанную с попыткой ограбления «клиента». У Коробициной невинное личико, но ее манеры явно указывают на то, что ей не впервой общаться с представителем органов следствия! В колонии для несовершеннолетних девица зарекомендовала себя исключительно с положительной стороны, но, вернувшись из мест заключения, принялась за старое – правда, вроде бы без криминала. Во всяком случае, более она не привлекалась.

Будучи человеком опытным, майор не верил в возможность исправления преступников, считая, что если уж человек по сути своей гнилой, то колония или тюрьма не только не наставят его на путь истинный, но и научат приемчикам, воспользоваться которыми он с успехом сможет, оказавшись на свободе. Именно поэтому Евгений не называл тюрьму исправительным учреждением, считая эту меру исключительно карательной, и готов был отстаивать свою точку зрения на любой комиссии против каких угодно горластых правозащитников. Но это не означало, что майор отказывал бывшим зэкам в реабилитации: любая закономерность допускает случайности, исключения из общего правила, поэтому один неверный шаг в прошлом необязательно должен перечеркнуть все будущее человека.