за Надым, чтобы на новом месте отсыпать насыпи, строить мосты, укладывать рельсы. Больше трёх лет прошло с тех пор, когда сюда в пургу холодной зимой пришли эти люди. Их трудом проложена дорога, по которой мы едем.

Паровоз тащил наш единственный вагон довольно быстро, останавливаясь только для набора воды. Мы ехали действительно по «зелёной улице», обгоняя на станциях «вертушки» с балластом и поезда со строительными материалами. Встречных поездов, кроме порожняка, не было ни одного. Возить по этой дороге из тундры было нечего и некого...

Когда солнце стало склоняться к горизонту, мы спустились в широкую долину, и тундру сменил хвойный лес, смешанный с березняком. За плавным поворотом показался красивый посёлок. Невысокие свежерубленые дома с заборами и штакетниками прятались в кедровом лесу и берёзовых рощах. Здесь шло строительство деповской станции и большого железнодорожного посёлка. Паровоз замедлил ход, позволяя нам полюбоваться новыми строениями.

Но вот паровоз остановился у моста через реку Надым.

Нас встретили прорабы и начальник работ строительного отделения.

— Отлично, — сказал Жогин, когда они вошли в вагон. — Сейчас же и начнём испытание моста.

— Может, отложим на завтра? — возразил Татаринов. — Надо ведь все узлы просмотреть, пролётные строения проверить.

— Ещё долго будет светло, успеем и сегодня, — настаивал Жогин. — Надо использовать светлую полярную ночь.

— Для рапорта? — съязвил Татаринов.

Детально проверить мост времени в тот день, конечно, не было. Вагон отцепили, комиссия проехалась по мосту туда и обратно на паровозе.

Временный мост длиной в полкилометра был деревянный, на сваях, и так низко сидел над водой, что ясно было: в первую же весну, если не разобрать пролёты, он будет снесён водой. Он также был явно заужен, отчего вода под ним текла быстро, размывая на дне песок, подмывая сваи.

— Вот видите? — обратился Татаринов к Жогину. — Зря торопились! Даже береговые сваи не укрепили, того и гляди обрушатся.

— Ничего, доделаем, — успокоил его Жогин и, повернувшись к начальнику работ, приказал: — Завтра же поставьте по сотне людей на оба берега и начинайте укреплять.

— Есть, товарищ начальник, — вытянувшись в струнку, ответил тот.

— Чем крепить-то будете? Где камень возьмёте? — усомнился Татаринов.

— С Полярного Урала везут, — невозмутимо ответил Жогин.

— Это когда-то ещё будет, одна переправа камня через Обь сколько времени займёт, — тут же нащупал фальшь Татаринов.

Я уже давно изучил лагерные порядки и не удивлялся им. На все приказы подчинённые всегда, не моргнув глазом, отвечают: «Есть, будет сделано», если даже и начальник и подчинённый заведомо знают, что выполнить приказание невозможно. Так и здесь: Жогин приказывал укреплять берега завтра, заведомо зная сам, что камень привезут только через неделю. А начальник работ выпалил своё привычное «есть», зная, что с него всё равно не спросят, а если и взыщут, то только так, для порядка.

Что перед ним разыгрывают комедию, Татаринов, конечно, понимал, но отказаться от участия в испытании моста не решался. Ведь ему тоже приказали «свыше», и будет ли он возражать, или промолчит — всё равно по мосту ездить будут, даже с риском.

Понятно, почему в таких условиях испытание моста прошло легко и быстро: комиссия проехала по нему на паровозе туда и обратно — этим всё и закончилось. Долго ли он простоит, трудно было сказать, но сейчас по нему уже пошёл другой паровоз, «овечка», таща на ту сторону реки десяток платформ с рельсами и шпалами. Жогин тут же составил телеграмму Самохвалову об открытии движения за Надым и, подписав её сам, подал Татаринову.

Татаринов, усмехнувшись, пощипал коротенькие усики и сказал:

— Ну, да ладно, подпишу. Только следите, чтобы сваи не унесло. Вон уже метра три песка у берега намыло.

На другой день мы поехали за Надым, где отсыпалась насыпь на пойме реки. Работающие катили по деревянным трапам тачки на высокую насыпь. Они медленно двигались один за другим, низко опустив головы, напрягая все силы. Свалив грунт на насыпи, каждый получал какую-то бирку от учётчика и, засунув её в карман, спускался по другому трапу вниз. На самой насыпи другие рабочие разравнивали грунт и уплотняли его деревянными трамбовками. В стороне, у дымокуров, сидели стрелки. Словом, обычная картина...

— Гражданин начальник! — обратился к прорабу пожилой заключённый. — Подъём положе надо бы сделать, а то последние жилы надорвём.

— Невелика беда, — равнодушно оборвал его прораб и зашагал дальше.

За поймой началась болотистая местность; там тоже возили грунт на насыпь тачками по трапам, но уже издалека.

Мы прошли километров десять, и всюду было одно и то же — сверх меры тяжёлый и малопроизводительный труд тысяч людей.

Сколько же этого труда уже затрачено было на постройку дороги! Ведь рельсовый путь пересёк реку Надым, протянувшись от Салехарда почти на четыреста километров. Лагпункты были заброшены далеко на восток, до верховьев реки Хетты. Оставалась до Уренгоя ещё долина реки Ево-Яхи, где строительство не началось.

На обратном пути к Салехарду, осуществляя авторский надзор, мы, изыскатели и проектировщики, осматривали дорогу.

Бросались в глаза овраги, образовавшиеся вдоль полотна: вода размывала грунт везде, где она хоть немного скапливалась, а крепить канавы и кюветы было нечем — не было ни камня, ни дёрна.

Вечная мерзлота, оттаивая, превращала насыщенный льдом пылеватый грунт в жижу. Оседали насыпи, оплывали откосы выемок. Рельсовый путь засасывало в грязь вместе со шпалами.

Много мостов было деревянных, построенных небрежно, опоры их износились; деревянные трубы просели под насыпями.

Все неполадки мы записывали, назначали сроки исправления, а прорабы и начальники работ говорили привычное «есть», сами не зная, когда они это смогут исправить и смогут ли вообще исправить когда-нибудь.

Проводив Татаринова в Москву, я вернулся в Ермаково. Когда-то это был крохотный посёлок; с постройкой дороги он стал уже настоящим городом с населением в пятнадцать тысяч человек. На южной его окраине выросли большая станция и депо.

В ноябре в помощь экспедиции передали проектно-конструкторское бюро Восточного управления строительства дороги. В нём