– Мы не…

– Бардак! Не музей, а проходной двор! Заходи, убивай, трави… Неудивительно, что искусствоведы мрут у вас как мухи! Вино я тоже заберу. Провожать не надо.

…Я проснулся довольно поздно, часов в одиннадцать или двенадцать. Солнечный свет бил в окно. Голова была упоительно ясной, хотя всё тело ломило, словно меня прогнали через кузнечный пресс. Как лёг спать – не помню, но после крымского вина и не такое забывается. Хорошо ещё, не рухнул в одежде, а сумел раздеться, сложить вещи на стул, укрыться тонким пледом.

За дверью раздалось осторожное поскрёбывание, неуверенное поскуливание, потом заливистый лай, и два добермана, ворвавшись в комнату, вновь свалили меня на кровать, вылизав всё лицо! Пуськи и няшки, иначе про них и не скажешь.

– Аря-ря-а, – поддержал я, от души потрепав псов за острые уши, – значит, Мила Эдуардовна уже здесь? Меня ждут у директора или в саду?

Мне дали минуту, чтобы одеться, и едва ли не лапами вытолкнули в сад. К моему удивлению, там никого не было, хотя на столе меня ждал завтрак. Значит, все наши уже заняты своими делами сообразно занимаемым должностям. Ну, или они сидят на очередном совещании, а меня просто не стали будить. Случись что интересное, всегда расскажут потом.

Да, служебная дисциплинка у нас хромает на обе ноги. Мне, как жителю сурового Екатеринбурга, до сих пор трудновато принимать эту расслабленность или почти даже безответственность южан! Но я учусь, потому что, оказывается, очень важно успеть прочувствовать вкус жизни, не превращаясь в музейного червя, корпящего над старыми папирусами, затёртыми черепками, ржавым железом и вечным подглядыванием за чужой жизнью давно умерших людей.

Я снял белую салфетку с тарелки, обнаружив бутерброды с сыром, жареный куриный окорочок и пару больших слив. В стеклянном стакане была просто чистая вода. Я выпил залпом и набрал из фонтана ещё: казалось, именно это больше всего и нужно моему организму.

Оба добермана честно сидели напротив, словно охрана и конвой одновременно. На предложение разделить со мной завтрак они и бровью не повели. Вот это воспитание.

Я ещё даже успел позвонить маме, она загрузила меня проблемами соседей и настоятельно требовала прекратить всяческое общение с моим другом-полиглотом. Судя по тому, как я его нарисовал, он слишком много пьёт, не следит за собой и наверняка научит меня чему-нибудь плохому. Ну да, конечно, а как же…

Светлана Гребнева тоже ей категорически не понравилась, но тут, скорее, сыграло свою роль то, что рисунки с неё как раз таки очень понравились папе. И мне ещё весьма повезло, что сестрички не стали выкладывать всё моё творчество. Как видите, там было за что зацепиться и к чему придраться, а мама в этом деле специалист со стажем!

Но самое странное, что я почему-то больше не чувствовал головной боли, терзавшей меня в последние дни. Сейчас в определённой творческой среде стало модным говорить не «последний/последние» (это формирует неправильный запрос к Вселенной), а более нейтрально – «крайний». Хотя, как по мне, то «крайние дни» звучит полной дичью.

Так вот, отсутствие боли было настолько неожиданным и приятным, что я не сразу заметил вдвое сложенный лист белой бумаги под тарелкой. Там был небольшой текст, отпечатанный на фирменном бланке «Херсонеса». Буквально четыре-пять строк.

Буквы поплыли у меня перед глазами, потому что там сообщалось, что начиная с сегодняшнего дня никто более не нуждается в моих услугах. Моя удвоенная зарплата и обещанные премии будут зачислены на карту МИР в течение суток. Подпись директора Аполлонова Ф. Э.

Я уволен.

– Цирцея-а!

– Можно не так громко, я пытаюсь уснуть.

– Геката-а!

– Да что ж такое-то…

– Какое из двух имён тебе дороже? Одна дарит ему Червя, которого тот запускает в голову самого настырного сотрудника некоего ЧВК. Типа чтоб он сдох в муках. Но другая преспокойно спасает ему жизнь, а ещё и подставляет всех нас!

– Черви от Цирцеи никогда раньше не подводили.

– А, ну естественно, ты же не рассматривал возможность того, что всё в мире бывает впервые?

– Геката, кстати, больше твоя подруга, чем моя.

– Так, значит, она всё-таки твоя подруга?! Хорошо-о…

– Не цепляйся к словам. Чего ты вообще от меня хочешь?

– Чтобы ты перестал пользоваться услугами этих баб!

– Милая, ну вот при всём моём уважении к тебе их не стоит так называть.

– Почему же?

– Потому что Геката не прощает определённых вещей.

– Значит, всё-таки она? К ней ты бегаешь ночью, когда я сплю!

– Как меня это всё достало…

– А меня?!

– Кстати, на электронной почте письмо от твоих байкеров. Они утверждают, что ты с ними не расплатилась.

– Так расплатись за меня! Кто из нас двоих мужчина?

– Могу закрыть твой счёт, как хочу?

– Да пожалуйста!

– Легко!

– Только попробуй…

…Вышедший из коридора Сосо передал мне мой чемодан. Судя по весу, всё уложено, а зная дотошность горбатого сторожа, вряд ли он что-то забыл.

– Могу я хотя бы попрощаться с коллективом?

Старик отрицательно помотал головой. Доберманы скорбно прижали уши и вдруг, повинуясь резкому душевному порыву, шагнули ко мне. Типа на, прощайся с нами, мы не боимся! Я автоматически погладил их по загривкам, и сторож сопроводил меня к выходу.

Пока шли по коридору, я надеялся, что хотя бы один звук раздастся из-за дверей комнат Светланы и Германа. Не знаю какой – смех, ругань, плачь, звуки цитры, да что угодно…

Тишина.

Volens-nolens[14], но красивая история моей работы в Крыму, наполненная безбашенными приключениями и новыми друзьями, закончилась слишком быстро. Быстрее, чем я даже мог надеяться ранее.

Один росчерк начальственного пера – и вот я сижу на ступеньках частного музея «Херсонес», без крыши над головой, перспектив, с невнятной формулировкой расторжения трудового договора; горло першит от обиды, но мир в целом полон несправедливости, так что чего уж…

Жёлтое такси, вздымая клубы пыли, вылетело из-за угла. Знакомый водила улыбнулся мне от уха до уха, демонстрируя страшные волчьи зубы, и присвистнул:

– Выгнали, э? Не огорчайся, дорогой, отсюда своими ногами ушёл – уже праздник, да! Куда тебя подвезти? Всё равно заказов нет.

Кинув чемодан за заднее сиденье, я плюхнулся рядом, рассеянно пожимая плечами. Куда идти и что делать, совершенно неизвестно. Арсен цыкнул зубом и обернулся ко мне вполоборота:

– Я тебе так скажу, только не обижайся: мужчина должен есть мясо! А у вас в музее чем кормят? Сыр, хлеб, фрукты, вода, э!

– Вино, – зачем-то поправил я. – Много вина.

– Это верю, это да! Слушай, поехали в порт, я