Я любуюсь тобой, я нашёл тебя в мраморе,

Из хрустального моря делающей первый шаг.

Афродита, мёртвой рукой изображённая на амфоре,

Слеплённой из той же глины, что и моя душа…

Вернувшись к себе в комнату, я успел переодеться, хлебнуть воды, сесть за стол и с головой уйти в рисование. Триптолем был прав: два художника всегда поймут друг друга, даже если, допустим, один рисует как Карл Брюллов, а другой расплёскивает краску по холсту в стиле Джексона Поллока. Я попытался отрешиться от всего бренного в этом мире, здесь и сейчас максимально чётко вспоминая то, что было, в том, там и тогда.

Зачем Франц Кроносович носил такие смешные усы? Как призрак древнегреческого живописца разговаривал со мной пусть и гекзаметром, но на современном русском языке? Почему тот странный военный, которого, походу, вызвала Светлана, был так похож на американского сержанта? И самое главное, если Триптолем всего лишь рисовал свою собственную мать, то почему люди столь охотно верят, что именно так и могла выглядеть богиня Деметра?

Если подумать, то вряд ли эту нашу экспедицию можно было бы назвать удачной. С другой стороны, если с опасного задания мы вернулись все, то так ли уж оно плохо? Как по мне, так прямо наоборот. В конце концов, мы всего лишь музей, а не военная организация. Хотя аббревиатура ЧВК и мне по первому разу показалась чуточку странной, но тут у каждого свои тараканы.

Бывшего, как я понимаю, мужчину той же Гребневой захотелось нарисовать в профиль. Такие лица чеканили на древних монетах. А вот господина Татарского изображал уже в три четверти, несколько более добродушным, зато усы получились как надо.

На самом деле искусство художника состоит не в документальном отражении того или иного предмета, а в его творческом переосмыслении. Быть может, у «Купчихи за чаем» были маленькие усики? Кто это знает, кроме Бориса Кустодиева? Леонардо да Винчи писал «Мону Лизу» несколько лет, разве он не видел, как она менялась? Но, может, Пабло Пикассо реально нашёл первого человека, созданного из кубиков? А тот факт, что у большинства моделей Рубенса даже непредвзятым взглядом заметны ожирение и целлюлит, разве обесценивает его богинь?

Но почему подавляющее большинство художников не стремится выпячивать недостатки? Да потому, что любой творец создаёт своё понимание окружающего мира. Той самой реальности, которую видел только он, и никто, кроме него, не мог показать это людям. И вот здесь кто-то отмечает в любом уродстве красоту, а кто-то – в любой красоте уродство!

Я люблю историю искусств в первую очередь потому, что познать её до конца невозможно, как нельзя за одну короткую жизнь осознать, понять и просчитать Вечность…

В дверь деликатно постучали.

– Не помешаю? – на пороге стояла Мила, в синей блузке под горло и тёмно-изумрудном брючном костюме. Очень строгом, официальном, но подчёркивающем фигуру.

Две чёрные молнии, не спрашивая разрешения, метнулись в мою комнату, обнюхали всё и спокойно вернулись к хозяйке: опасности нет, «мама» может заходить. Поскольку условия у нас тут спартанские, я мог предложить гостье единственный табурет, но она предпочла присесть на краешек кровати.

– Мне уже рассказали о вашем путешествии. Я отругала братца.

– За что же?

– За то, что пошёл на поводу у не самых порядочных людей, – ровно, без презрения или осуждения пояснила сестра нашего шефа. – Обычно музейное братство всегда славилось пониманием общих целей, но, с другой стороны, и конкуренцию никто не отменял.

– Ничего страшного не было.

– Ваши спутники считают иначе. Но расскажите мне во всех подробностях. Это ваши рисунки? Как ни меняется мир, но некоторые лица узнаваемы всегда.

Пока я припоминал всё с самого начала, Мила Эдуардовна попросила разрешения снять обувь, сказала, что дико устала от беготни, и с ногами забралась на кровать. Не знаю уж, так ли я плох в роли рассказчика, монотонно говорю, перегружаю текст деталями и образами или девушка действительно просто вымоталась, потому что минут через десять она уже просто спала, свернувшись калачиком.

Я встал с табурета и деликатно укрыл её пледом. Два добермана, следившие за каждым моим движением, удовлетворённо кивнули, сдвинули на меня оранжевые бровки, чтоб не расслаблялся, и также улеглись на полу. Дремали по очереди. Каждые пять-шесть минут один поднимал морду вверх, а второй, наоборот, потягивался и посвистывал во сне.

За это время мне даже удалось сделать пару набросков спящей девушки с натуры. А потом дверь распахнулась без всякого предупреждения и ко мне пылко бросилась наша Афродита Гребнева. Наверное, уже и так можно выразиться. Её глаза горели, золотые кудри были рассыпаны по плечам, а одета она была в полотенце.

Небольшое, розовое, пушистое, ровно от середины груди до… ну, чуть ниже всех норм морали. Хотя где мораль, а где прекрасная специалистка по чёрнофигурной и краснофигурной росписи этих долбаных ваз…

– Александр, я… О, вижу вы не один?

– Она просто спит.

– На вашей кровати и под вашим одеялом. Как просто… как у вас у мужчин всё просто…

Доберманы недовольно заворчали, но Светлана развернулась так резко, что я умудрился схлопотать пощёчину её тяжёлыми длинными волосами. По факту стоило бы извиниться, только непонятно кому: мне или ей? Наверное – на всякий случай – лучше мне. Но я не успел.

Секундой позже она вернулась, переодетая в мешковатую футболку чуть выше колен, а в руках у неё было ведро воды! И нет, оно предназначалось не мне… ну, или не всё мне…

Попробую пояснить, это важно. В один широкий взмах безмятежно спящая Мила Эдуардовна была щедро облита ледяной водой с макушки до пят вместе с перепуганными доберманами, а пустое ведро надето мне же на голову! Dictum – factum![12]

От оглушающего визга оба пса забились под кровать, выставив наружу только дрожащие купированные хвостики. Я оглох и ослеп одновременно. В моей маленькой комнатке – на мокром полу, на стенах, на потолке – дрались две бешеные кошки так, что только брызги, лоскуты и шерсть летели во все стороны!

Прибежавший на шум великан Земнов героически спас меня, перекинув через плечо и вынеся в сад. Вторым заходом он вернулся с двумя кроткими доберманами под мышкой. Резко протрезвевший Денисыч просто прикрыл дверь, ведущую из коридора в сад, и подпёр её тяжеленной мраморной скамьёй. Возможно, на несколько секунд это сдержит их ярость и две роковые красавицы не выплеснут её на нас.

Со второго раза я тоже поумнел, так что впредь