были распахнуты настежь, в некотором отдалении стояли два сооружения, похожие на огромные ящики. По левую руку — приземистые зданьица с покатой крышей из горбылей. А на восток уходило чистое беспредельное поле.

Он не сразу заметил, что из ангара вышел парень в холщовых закатанных до колен шароварах и гимнастерке, рукава которой были подвернуты выше локтей. Он поспешил навстречу парню.

— Я приехал, — сказал он с таким восторгом и дружелюбием, что вызвал улыбку на хмуроватом лице этого пилота. (Наверно, пилота!)

Маклер Харун, возбужденный ночной погоней (а он истинно был уверен, что за ним гнались претенденты на невесту), гордый своей находчивостью, не спал до утра, попивал брагу в амбаре, где устроились на ночь родственники и близкие жениха и невесты. Он медленно хмелел, вспоминал свои ухаживания за Айей как о чем-то несерьезном, неправдоподобном и думал: «Вот-вот, теперь поглядим… Ловко, ловко!» — и он казался себе удивительным хитрецом, который будто бы спровадил своенравную гордячку замуж за чудака, в то время как сам он, Харун, только выиграл от этого.

Когда рассвело, он съездил на жениховской повозке к себе в слободу, взял оставшиеся непроданными шапки и, радуясь, что не проспал ранний час, когда фининспектор еще дрыхнет, а окрестные крестьяне уже распрягают коней и волов на сенной площади, отправился на базар. Вскоре он сидел на крестьянском шарабане, покуривал папиросу, окруженный мужиками и бабами, и рассказывал о ночном происшествии и о своей необыкновенной находчивости.

И вдруг он услышал смех и поглядел в толпу, с неудовольствием хмуря брови. Смеялся ветеринар Кямиль.

— Пока ты сказки рассказывал, — смеясь сказал Кямиль, — жениха-то выкрали.

— Не болтай ты, конский доктор, — с досадой сказал Харун.

— Ну, может быть, и не выкрали, может, он сам убежал, — продолжал Кямиль, — но факт, что жениха утром не оказалось возле невесты. Факт! — сказал он вдохновенно. И вся толпа повернулась к ветеринару Кямилю, так что маклеру Харуну и не удалось досказать всю ночную историю.

А к полудню весь город знал о позоре, постигшем лошадника Хемета, и особенно любопытные горожане, направляясь по своим делам, пускались в путаный, околичный путь, чтобы только оказаться возле дома Хемета. Тут они задерживались. За забором слышались звуки нервного оживления, но голосов было не разобрать. Только кому-то из горожан показалось, что лошадник Хемет смеется. Другие горожане со вздохом говорили:

— Тронулся, видать, человек. Да и не мудрено.

А иные не верили:

— Да никакого смеха не было. Это Хемет кричал на лошадь. А как же вы думаете — он, конечно, запряжет лошадь и не успеет этот шалопай пяти верст пройти, как Хемет догонит его и вернет связанным.

— А невесте останется только развязать путы на женихе и привлечь его к себе.

Но Хемет и правда смеялся. Он стоял посредине двора и смеялся.

— Каков трус! — говорил он. — Нет, надо же такое выкинуть! Он посчитал, что самое верное удрать от меня трусливо. Как еще он не догадался преподнести мне горшочек с топленым маслом, чтобы умилостивить и просить, чтобы я отпустил его, конечно, за горшочек с топленым маслом!..

Подавленная случившимся и неожиданным смехом отца Айя говорила:

— Что я скажу людям? Как покажусь им на глаза?..

И Хемет ответил:

— Как покажешься им на глаза? Так, может, тебе и не понадобится показываться им на глаза.

— Как?

— Как не надо теперь Якубу показываться на глаза горожанам.

Она непонимающе смотрела на отца.

— Чего ты уставилась на меня? — крикнул он. — Ведь он за пределами города. Его нет здесь!

И он опять рассмеялся, видя, что дочь совсем его не понимает. Но большего сказать он ей не хотел. Не мог же он в самом деле сказать ей, что и она тоже может убежать из дому вслед за своим то ли женихом, то ли уже мужем, чтобы начать где-то в другом месте новую жизнь. Да, да, новую, непохожую на здешнюю!

Он перестал смеяться, но шутливое настроение как будто не покинуло его. Он поднялся на крыльцо, стал рядом с дочерью и глянул на двор, где стояли домочадцы и гости. Он будто ждал, когда они разойдутся по углам этого обширного двора, по комнатам, по амбарам. И когда они под его взглядом стали расходиться, он тихо сказал дочери, и выражение его лица было лукавое, хотя и горестное:

— Конечно, если ты сейчас намерена выйти на улицу, то увидишь любопытных, которые небось досадуют, что забор лошадника Хемета не имеет щелей. Но через три дня они отпразднуют свое любопытство, и тогда ты можешь не смущаться.

— А ты не знаешь, куда он исчез? — спросила она, как бы оживая от его слов и, может, и вправду полагая, что отец знает что-то такое, чего не знают другие.

Но он ответил серьезно:

— А этого я не знаю, дочка. Впрочем, — сказал он, — ты, наверно, узнаешь это и из его письма. А?

Она кивнула и с улыбкой покачала головой.

— Я приехал… — сказал он с таким восторгом и дружелюбием, что вызвал улыбку на хмуроватом лице этого пилота. (Наверно, пилота!)

— Вижу, что приехал, — сказал парень. — Откуда?

— Из Маленького Города. Понимаешь, вчера… только вчера Батурины говорят…

— Кто такие Батурины?

— Да сыновья Батурина, мастера по яликам!..

Парень расхохотался, но смех его был приятен Якубу. Он означал, что здесь никто знать не знает про мастера по яликам Батурина и слыхом не слыхал про лошадника Хемета или печника Сабура; этот смех еще раз как бы подчеркнул, как он далек теперь от всего, что вчера еще тяготело над ним. И он от души рассмеялся.

— Веселый, — сказал парень.

— Я веселый! — подтвердил он так решительно, что именно это качество будто бы главное для будущего пилота.

Потом они пили чай в одном из сооружений, которые так похожи были на ящики (это и правда были ящики, в которых привезена была матчасть планера), и он с таким восторгом озирал стены и смеялся довольным смехом, что парень предположил:

— Тебе, наверно, негде жить? Я живу тут, — он неопределенно повел рукой, и слова его, и жест прозвучали очень многозначительно. — Пока будешь ночевать со мной, а там — обстоятельства подскажут. А зовут меня Дмитрием.

Потом они подметали ангар, складывали инструменты в мастерских, затем опять сели в прохладной мастерской, где так заманчиво пахло клеем, стружкой, металлической пылью.

— Ты не учился в ФЗО? — спросил Дмитрий.

— В «Вулкане»? Нет. Но я учился в техникуме, а работал в земотделе…

— После «Вулкана» ребята подкованные приходят, — сказал Дмитрий, — авиамодельное дело знают — будь здоров!

Сам Дмитрий, оказывается, учился в ФЗО, а