На Голубеве была форма старшего батальонного комиссара. Я давно заметил, что особисты постоянно рядятся в форму других войск, не хотят светиться. Казацкие усы, темные, почти черные, которым позавидовал бы и первый маршал, не скрывали национальность капитана. Говорили, что евреи почему-то оказались весьма талантливы в чекистских делах. Хотя разницы в том, кто там тебя допрашивает: Голубев, Иванов или Лацис, нет никакой – церемониться не станет даже якут, не только латыш с евреем или русским. Кроме усов на его голове растительности почти не было – только рыжие брови, правая была сильно меньше левой, видать, где-то сжег, да пучки волос, торчавшие из ушей.

Мои мысли прервал хозяин кабинета, наконец управившийся с бумагами и спрятавший их в ящик стола. Вот тут я и услышал его голос – густой тяжелый бас. Такому голосу прямая дорога в диаконы в каком-нибудь храме побольше. Хотя, конечно, Голубеву в диаконы не пробиться, разве что кантором в синагогу. Там тоже поют. Сидел со мной один кантор, соседа зарезал.

Капитан встал, поправил складку на гимнастерке на спине, подошел к нам и протянул руку. Ну, я ответил, начало хорошее. И дальше он самым официальным голосом (эх, дядя, тебе бы на плацу парадом командовать) произнес:

– Товарищ Соловьев, от лица командования выношу вам благодарность за спасение знамени отряда!

– Служу трудовому народу! – произнес я положенный ответ.

– А за документы – от меня лично, да и от всей нашей службы отдельное спасибо. Вы даже не можете представить, насколько они важны! Ну а с диверсантами и вовсе как в кино получилось! Прямо бери и снимай фильм.

А мне что? Хорошо, если так. Еще раз про трудовой народ сказал, мне не тяжело. Ну а дальше меня хвалили, я старался вспомнить всех причастных, особенно погибших. А вдруг и им что-то с этого перепадет? Может, вдовам какой крупы килограмм лишний насыпят.

Голубев нас вскорости отпустил, передав на попечение Бурякову. Оказалось, карьера лейтенанта и вправду пошла в гору. Вместе с нами он завтра отправляется в Киев. Да и что здесь делать? Через три дня немцы займут Житомир без боев. Наши отойдут, они зайдут. Вот и управление Юго-Западного фронта уже уехало.

Мы вышли из кабинета, и я притормозил начавшего набирать скорость Бурякова.

– Пока мы тут, рядом с печатями и бланками, давайте-ка оформим мне и Вере Андреевне командировки в Киев. А то ходим как, извините за слово, дезертиры какие-то. Любой патруль задержать может.

– Моя вина, – смутился особист. – Себе-то я командировку уже оформил, а вам не стал: документов не было. Пойдемте, конечно.

Ну вот, обрастаю бумажками. И на каждой написано, что это я старший лейтенант Соловьев, а не кто-то другой. Чем больше документов, тем меньше вопросов.

А сейчас пора поторопиться. Общежитие находилось минутах в двадцати ходьбы. Дорогу объяснил Буряков, обещался подойти позже и поднять бокал за молодоженов.

По дороге я перехватил бегущего с круглыми глазами вихрастого паренька лет семнадцати:

– Вагон з горючкою горыть, – закричал он. – Зараз станция рванэ!

Мы оба посмотрели в сторону вокзала, там действительно что-то активно дымило.

– Не ссы, сынок, – я слегка встряхнул вихрастого. – Вагон ведь отогнали, наверное? Не сей панику!

– Так точно, товарыш старший лейтенант, – быстро закивал парень.

– Слушай, есть тут у вас ювелиры где-нибудь? – поинтересовался я.

– Багато було, из жидив. Та як вийна почалась, уси розйихалысь. Хоча… Гершнеры моглы залышиться.

– И где они? Адрес знаешь?

– Як нэ знаты, мы з йихним сынком часто лупцювалыся. Вулыця Котовського, жовтый будынок, там побачитэ.

Станция продолжала грохотать от взрывов, поэтому пришлось ускорить шаг. Гершнеров я нашел быстро.

Желтый дом глядел на улицу заколоченными окнами, но, побродив по подъезду, на третьем этаже я нашел вывеску над дверью – «Гершнер Исаак Львович». Громко застучал в дверь. Молчание было мне ответом. Ладно, пришло время кардинальных мер. Я начал лупить ногами в дверь:

– Выбью ведь дверь! – громко закричал я, еще раз стукнув сапогом по двери.

Тишина сменилась шуршанием, кто-то приоткрыл немного дверь и посмотрел в щель:

– Открывайте, я по делу, – прикрикнул я.

Дверь захлопнулась и тут же приоткрылась, загремев перед этим цепочкой. Низенький носатый еврей близоруко смотрел на меня.

– Молодой человек, зачем так шуметь?

– А зачем таиться? – вопросом на вопрос ответил я.

– Как зачем? Старый Гершнер пережил революцию, мировую войну, конфискации и даже арест. Ученый, знаете ли… Что бывает, когда начинается новая война, представляю себе очень хорошо! Впрочем, чем могу быть полезен? Вы сказали, что по делу…

– Мне нужны обручальные кольца.

– Вэй! Куда мир катится… Взрывы, бомбежки, а молодежи кольца на свадьбу подавай. Нет у меня ничего. Можете зайти и проверить. Все сдал властям в Гохран еще неделю назад.

– А из этого сможете переплавить? – я показал ювелиру два золотых червонца. Тот заинтересовался, взял монеты, взвесил их в руке.

– Да, настоящие царские. Проходите, молодой человек.

Еврей пошаркал по коридору, я пошел следом. Квартира оказалась неожиданно большая, похожая на коммунальную. В одной из комнат была оборудована целая ювелирная мастерская.

– Все соседи разъехались, сыновей забрали в армию, а младшего вместе с женой увезли в эвакуацию. Один тут кукую.

– Что же вы не уехали? – спросил я, усаживаясь на колченогий стул. – Евреев немцы не щадят!

– Это все сказки, молодой человек! Я видел немцев в ту, прошлую оккупацию. Культурная нация, а хорошие ювелиры нужны всем.

Гершнер включил газовую горелку, поставил на нее маленький тигель. Бросил туда монеты.

– Я не спрашиваю, откуда у вас царские червонцы. Но спрошу: чем собираетесь расплачиваться за работу?

После этого захода я передумал уговаривать Гершнера уезжать срочно из города, молча достал третий червонец, протянул его. Старому засранцу вполне могло бы хватить остатков от работы.

– Этого достаточно?

– Более чем. Даже дам сдачу.

Еврей вышел из комнаты, через минуту вернулся с пачкой мятых советских рублей.

– Это ваше.

Я, не пересчитывая, засунул деньги в карман.

– Размер какой? – спросил Гершнер.

Я задумался. Такими подробностями я, если честно, не интересовался. Сам я никогда колец не носил, а у Веры даже не догадался спросить.

– Не знаю, – признался я.

– Молодежь, – заворчал Исаак Львович. – Ногами в двери стучать и стрелять ума хватает, а такое простое дело, как размер пальца невесты, для них высшая математика. Какая рука у дамы?