на последних словах и бросил пластиковый стаканчик в мусорку. Увидев, как Гая перекосило, Главко ухмыльнулся про себя и подумал: так тебе и надо. – Я еще не дал своего согласия, – добавил он. Именно в этот момент Главко решил, что предложение примет. Да, может, он неподходящая кандидатура, может, не готов быть руководителем, но уж должность этому засранцу не отдаст ни за что на свете. Тем более после такого разговора.

Гай подошел к нему вплотную с угрожающим выражением лица. Будто прочитал чужие мысли. Потом вытянул указательный палец и принялся стучать по плечу Главко. Налившиеся кровью глаза сузились до щелочек.

– Ты же кончишь, как Мартинелли, ты что, не понимаешь?! – прошипел Гай, и Ориоли окаменел. – Тебя найдут на унитазе, наглотавшегося таблеток, со спущенными штанами, чтобы не перепачкаться дерьмом с ног до головы.

Главко был поражен такими словами и не нашелся, что ответить. Во рту пересохло, язык прилип к небу и не слушался.

– Поживем-увидим, – наконец выдавил он. Но Гай уже ушел. За весь день он не сказал Главко ни слова, даже не попрощался, когда в пять пятнадцать прозвучал гудок, и Ориоли вышел из офиса.

Пятница

Главко смотрел на свое отражение в стекле. Лицо бледное, темные круги под глазами, как черные дыры, готовые в любой момент засосать его в мир мрака и вечного покоя.

Сегодня большой день. Он согласится на предложение, он должен это сделать. Чтобы надрать задницу коллеге, чтобы выразить уважение к директору, произнесшему целую речь об ответственности – речь, которую он не совсем понял, но, судя по всему, вполне разумную.

Ориоли покосился на сидящего рядом пассажира: тот бережно, как древний пергамент, держал в руках открытую La Stampa. Жирный заголовок гласил: экономический кризис. что нас ждет? Потом Главко задремал. Последнюю неделю он спал плохо. Ему снились какие-то сны, но утром, как он ни пытался, вспомнить ничего не мог. Хотя был уверен: снилось что-то неприятное.

Сигнал автобуса разбудил Главко как раз в тот момент, когда он собирался прыгнуть с небоскреба от отчаяния и нищеты. Сейчас автобус шел совсем близко к ЛЭП, и Главко почувствовал непреодолимое желание отдернуть шторку. Но делать этого не стал. Продолжил смотреть на поля, окутанные туманной дымкой. Потом все же поднял глаза. Сначала не заметил ничего особенного. И вдруг издал приглушенный вопль.

Фигура теперь переместилась на вышку, стоящую у самой обочины шоссе. Да, это был мужчина. Он сидел на перекладине вышки и болтал тощими ногами, как ребенок на качелях. Штаны спущены, в руке – письмо. Главко видел его четко, но прерывисто, будто кто-то без конца щелкал фотоаппаратом. Немыслимо.

Разглядев лицо чудака, который зачем-то залез на провода, Главко прикусил кожу между большим и указательным пальцами, чтобы не закричать. Его яйца съежились, как улитки, напуганные градом.

– Господи, помоги мне, – шепотом взмолился он. – Господи, что за хрень происходит?

На проводах сидел его покойный начальник с широко раскрытым в безумной ухмылке ртом, с желтой бумагой о простое в руке. Куртка расстегнута, в лучах утреннего солнца отчетливо видны свежие багровые швы от вскрытия.

Изумленный Главко не мог поверить своим глазам: чтобы подняться на такую высоту, нужна ловкость, как у акробата, исполняющего смертельные трюки. Вдруг труп натянул штаны и растворился в пустоте. Точнее, упал вниз и пролетел метров пятнадцать, как тряпичная кукла. Это было уже слишком.

– Нееет! Нет, нет, нееет! – заверещал Ориоли. Успокоился он только после того, как румын схватил его за лацканы пальто и отвесил пару пощечин.

– Ты слишком много работаешь, – покачав головой, снова сказал он Главко, пока тот приходил в себя. – Тихо! Тихо! Все в порядке!

Целый день Гай смотрел на Главко с насмешкой. А мимо его кабинета то и дело проходили рабочие и офисные служащие: они прижимали руки к щекам, как малолетние истерички, и делали вид, что кричат: «нееет, нееет!» О сцене из автобуса узнал весь завод. За пару часов Главко стал посмешищем.

Плевать. Сейчас он думал только о мертвом боссе, сидевшем в спущенных штанах на перекладине вышки электропередач, его стремительном падении и отвратительной ухмылке, исказившей лицо при ударе о землю.

Сразу после работы пойду к врачу и возьму больничный, – решил он. Потом стал сомневаться: нет. Нельзя начинать работу в новой должности с больничного.

У него еще была возможность отказаться от назначения. Но когда директор вызвал его в свой пропахший антисептиком кабинет, Главко согласился сразу же. Он выглядел рассеянным, а лицо совсем осунулось и посерело.

– Я рад, что вы приняли наше предложение, – не вставая, сказал директор-манекен с гигантской головой. – Этот кризис нарушил нормальный порядок вещей, заставил изменить наши привычки и жизнь. Мы все в шатком положении. Видит бог, ходим по потрепанному канату. Кто-то падает, как ваш начальник, упокой Господи его душу. Кому-то удается удерживать равновесие, как вам, принявшему наше предложение. Кто-то качается на грани неопределенности, и ему суждено упасть. Подумайте о ребятах, которые только что окончили университеты, о молодежи. О тех, кто работает по срочным договорам. Мы все в шатком положении, в очень шатком. И рано или поздно канат порвется, тут сомневаться нечего.

Выйдя из кабинета директора, Ориоли представил ужасное существо на проводах, которое видел в среду, когда оно изо всех сил размахивало руками, чтобы не упасть.

* * *

Днем снова повалил снег. В пять пятнадцать Ориоли вышел из офиса и направился к стоянке. Служебного автобуса еще не было. Главко сунул руки в карманы и перекинулся парой слов с работником лет пятидесяти, в неизменном тесном джинсовом комбинезоне, которого не раз видел в мастерской. Его нос украшала сетка капилляров.

– М-да, тяжелые времена, – протянул рабочий. – Но если попаду под сокращение, то буду спокойно сидеть себе дома.

Главко только собрался возразить, сказать, что все наладится, но тут подошел начальник цеха и похлопал его по руке, привлекая к себе внимание.

– Извините, что перебиваю… Но автобуса не будет. Он съехал в кювет, все дороги занесло снегом… Нигде не проехать. Придется придумывать что-то или ждать рейсового.

– А… Хорошо. В смысле – плохо. Спасибо, – уныло пробормотал Ориоли. – Подожду рейсового.

Он попрощался с рабочим и в вихре ледяных хлопьев поплелся на остановку. Подышал на замерзшие руки и вдруг услышал какой-то странный звук. Словно дрожала металлическая струна. Задрав голову, Главко увидел темный силуэт на вышке. Вздрогнул и отвернулся.

– Так. Сосчитай до десяти, потом повернешься, и ничего там не будет. Вот увидишь, – приказал он себе.

Раз, два, три, четыре.

Пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Он резко обернулся.

Силуэт никуда не делся. Страшный, неподвижный, сводивший с ума. Размытое пятно в пелене снегопада, который превращался в настоящую бурю, темная язва с человеческими очертаниями, приклеенная к небу.

– Пошло все нахер! – прорычал Ориоли и