что-то шевелилось, вздрагивало, слышалось непрекращающееся плюханье и хлопки. Пупок превратился в узкую щель фиолетового цвета, которая открывалась и закрывалась в такт частому сердцебиению, как идиотский глаз.

– Ззззачеммммм ттты эттттто сссссдделлллал? – прогудела Лючия, огибая стол.

Она подходила все ближе.

– Я не знаю. Не знаю! – пробормотал Мирко. – Не знаю. Помоги. Мне плохо, сокровище мое.

Сокровище. Какое нелепое слово! На этой кухне не осталось ничего ценного, тем более ничего, что стоило бы беречь и защищать.

На этой кухне реальность стала чудовищной ошибкой, а Мирко был зрителем и не мог ничего изменить.

– Я ужасно хочу есть, – заявила Лючия, жадно вцепившись в оставшееся от романтического ужина ребро ягненка.

Ее огромный белый уродливый живот захватил власть над миром. Теперь к шуму примешивался глухой смех, гоготание мучительного удовлетворения.

И когда из пупка жены со стоном выстраданного облегчения полился каскад то ли крошечных яиц, то ли белесых личинок, Мирко понял, что сейчас умрет.

Он сполз со стула, тело содрогалось в конвульсиях.

…беременная самка отправляется на поиски подходящего места, чтобы отложить яйца, а самец вскоре умирает… – Мирко беззвучно пошевелил губами.

Оранжевый свет затопил кухню, словно ночью под одеялом на несколько секунд включили фонарик, а потом все поглотила тьма. Последнее, что увидел Мирко, была его жена, поглаживавшая живот, – она склонила голову набок, а из огромных и красных, как у насекомого, глаз, смотрящих в его сторону, струился бездушный свет.

Дождь за окном усилился внезапно, превратившись почти в ливень, и потоки воды обрушились на клумбы и стену – с гневом, которого заслуживают предатели и убийцы.

Шаткое положение

Понедельник

Автобус, как таракан, полз по шоссе Сестриере, разбавляя голубыми красками молочную белизну пейзажа. Всю ночь сыпал снег, и эта густая сухая пыль превратила дороги в выгребные ямы.

Сидевший сразу за водительским креслом Главко Ориоли прижался лбом к запотевшему стеклу, по которому гонялись друг за другом крошечные капли. Еще несколько минут, и он снова зайдет в свой офис после целого месяца оплачиваемого простоя. Небольшая фирма в городке Идраска под Турином тонула в бушующем океане кризиса, охватившего весь мир; он, служащий административного отдела, хорошо это знал. Даже слишком хорошо.

Как и многие другие компании – спутники умирающей звезды «Фиат», – фирма S. T. F. Spa, специализирующаяся на производстве автомобильных подшипников, имела все шансы закрыться и оставить без работы Главко и еще восемьдесят человек.

Заверения директора оказались пустыми словами, а антикризисные меры ни к чему не привели. Во всяком случае, не помогли его начальнику, Джузеппе Мартинелли, этому льстивому ублюдку, который за кресло руководителя и родную мать бы продал. Он все-таки не выдержал давления. И две недели назад принял лошадиную дозу снотворного и антидепрессантов. Жена нашла его сидящим на унитазе со спущенными штанами. Мартинелли был чистюлей и, видимо, решил, что в момент смерти сфинктеры расслабляются и может произойти нечто не очень приятное. В руках мертвый Мартинелли держал официальное письмо, объявляющее о простое. Никаких объяснений, никаких предсмертных записок для жены и детей, ничего. Бедняги, на похоронах они выглядели растерянными, не понимая, что произошло и почему.

Да, Главко видел в глазах Мартинелли страх потерпеть неудачу и лишиться блестящих карьерных перспектив, но такого поступка не ожидал. Да и кто мог ожидать?

«У некоторых людей в жизни есть только работа. Это ужасно, – подумал Главко, с тревогой глядя на часы. – Ну, Мартинелли хоть из окна не выбросился. Все же на дворе не 1929-й»,[8] – ехидно добавил он про себя.

Главко вспомнил, с каким надменным видом Мартинелли ходил по коридорам офиса, с какой ухмылкой заставлял работать сверхурочно без всякой необходимости. Джузеппе был из тех, кто не любил слышать «нет».

– Работая сверхурочно, мы показываем, что готовы поддержать престиж нашей фирмы. Что эта работа для нас важна.

Стыдно признаться, но со смертью Мартинелли Главко наконец почувствовал себя свободным от угнетающего присутствия начальника. За это его мучила совесть, особенно по ночам, когда он валялся в постели без сна. Но чего греха таить, в том, что босса теперь нет, много плюсов: больше не надо оставаться после работы, не надо выслушивать его лживые лицемерные обещания. Господи прости, но разве можно об этом не думать?

Интересно, кого назначат на место самоубийцы? Бруно Гая, Памелу Денизи или новенького, чьего имени он так и не запомнил? Конечно, не его, Главко: во-первых, он человек замкнутый и довольно нервный, к тому же отдающий много времени творчеству, которое не имеет ничего общего с основной работой. Вряд ли оно его прославит. Но, по крайней мере, это хороший способ самореализации.

Главко высморкался, словно вместе с носом надеялся очистить и голову от разных мыслей.

На горизонте замаячил силуэт их маленького завода, убогого строения среди полей, с единственной трубой, дымившей, как гигантская сигарета. И тут Главко увидел какое-то черное пятно на проводах. Огромные железные вышки электропередач стояли метрах в двухстах друг от друга и походили на тварей из романов Уэллса, на скелеты, охранявшие территорию, у которых вместо костей – ромбовидная решетка из ледяного металла, поддерживающая провода высокого напряжения. Он насчитал пять штук, но вскоре они пропали в дымке. Провода же раскачивались в пустоте, как огромное двухмерное вымя.

Вытянутый черный силуэт покоился посередине провода, натянутого между самых дальних от дороги вышек. Главко провел рукавом по стеклу, чтобы убрать конденсат. В тумане очертания предметов расплывались, но пятно, без сомнения, было большим.

«Если это птица, то весит она, наверное, центнер», – подумал Главко, подышав на пальцы.

Потом обернулся, чтобы посмотреть, кто еще заметил тень на проводах, но сзади сидели лишь несколько дремавших рабочих да темнокожая женщина, с тоской смотревшая на заснеженные поля. Главко взглянул на бесстрастное лицо водителя в зеркале заднего вида, а потом снова уставился в окно, на зимний пейзаж за стеклом.

Силуэт на проводе исчез.

«Серая цапля, наверное», – сказал себе Главко, но и сам не до конца в это поверил.

Тем временем автобус свернул с шоссе и, немного забуксовав на обледеневшей дороге, направился к воротам завода – широко и жадно распахнутым, словно рот бездушного существа.

* * *

В офисе было мрачно и тоскливо, как обычно бывает в пустом и заброшенном месте. Перегоревшие неоновые лампы, пыль на столах, выключенные компьютеры казались настойчивым предупреждением – господа, здесь все катится к чертям.

Главко достал ноутбук, положил его на док-станцию, нажал на кнопку включения и несколько секунд наблюдал за значком загрузки на экране.

Программное обеспечение отсчитывало дни, но даты на датерах-штампах и время на часах были неправильными.

Главко вышел в главный коридор и посмотрел по сторонам: вокруг кофемашины собралось несколько обеспокоенных рабочих, уборщицы устало убирали на место швабры. Многие сотрудники по-прежнему были в простое. Слышался шум заводских станков; правда, время от времени он