— Это не значит, что…

— Тихо, — сказала Пайпер, подняв указательный палец. Фортинбрас, что сильно удивило её, тут же замолчал. — Дело в том, что ты не можешь решать всё за Гилберта. Он принял условия Катона, зная, что так сможет помочь всем нам, и нельзя винить за это себя, слышишь? Да, было страшно. И да, я хотела сломать Катону хребет. Я бы, наверное, попробовала, но натравлять на себя Охоту я совсем не хочу. Обязательно надеру ему задницу, но потом. Если ответить сейчас, то это обесценит попытку Гилберта помочь нам, понимаешь?

— Четыре минуты.

Пайпер остановилась, озадаченно посмотрев на Фортинбраса.

— Четыре минуты, — повторил он. — Гилберт продержался всего четыре минуты.

— Но он продержался.

— Четыре минуты!

— Так! — Пайпер, быстро взяв его лицо в ладони и наклонив к своему лицу, железным голосом начала: — Возможно, были другие варианты, которые устроили бы Катона. Возможно, тебе бы удалось убедить его принять магию. Но только возможно. Всё это гипотетически, Фортинбрас. То, что уже произошло, изменить нельзя. Да, Гилберт пострадал, но он же последовал совету Стеллы и сдался. Да, Катон ранил его глаз, но Марселин его спасла. Мы помогли, Стефан помог. Все целительницы работали несколько часов без передышки. Ты можешь злиться на Катона и требовать, чтобы он ответил за случившееся, но ты не можешь отрицать, что Гилберт сделал то, о чём они условились. Он принял бой. И я не думаю, что он будет в восторге, если узнает, что ты сомневался в нём.

— Я не сомневался в нём, — пробормотал Фортинбрас, смотря ей в глаза. — Но я знаю, на что способен Катон, и знаю, что только я могу дать ему тот бой, который ему нужен.

— Ты рассказал об этом Гилберту?

— Да.

— И о том, как Катон сражается?

— Разумеется.

— И ты всё ещё думаешь, что сделал недостаточно?

Фортинбрас открыл рот, но так ничего и не сказал. Он не пытался отойти или убрать руки Пайпер со своего лица, хотя она, вообще-то, схватила его совершенно случайно, поддавшись секундному порыву.

Ей хотелось, чтобы Фортинбрас, наконец, понял, что если кто-то принимает решение, а ты не можешь его остановить — это не твоя вина. Да, всё могло сложиться иначе, но время не повернуть вспять. Остаётся принять произошедшее, извлечь из него максимум нужной информации и сделать всё возможное, чтобы этого больше не повторилась. Пайпер сама ругала себя за то, что не попыталась остановить Гилберта, но то было несколько часов назад: когда Катон, исчезнув, снял барьеры, а Марселин и Фортинбрас первыми бросились к Гилберту. Пайпер было больно и страшно, она терзала себя чувством вины и незнанием, справятся ли Марселин и дворцовые целительницы, но с каждым пройденным часом, когда она видела, как постепенно исчезают раны Гилберта, и слышала, как Стефан говорит об его улучшающемся состоянии, она понимала, что ей нужно успокоиться. Выдохнуть. Принять, что Гилберт согласился с условиями Катона, потому что посчитал, что справится. Не их вина в том, как Гилберт оценивает свои силы. Их вина в том, что они не поверили в него.

— Гилберт выкарабкается, — совсем тихо произнесла Пайпер, привлекая внимание Фортинбраса. — Нам нужно лишь подождать. Сейчас ему ничего не угрожает. Или ты всё-таки сомневаешься в Марселин и Риас?

Фортинбрас скривил губы. Пайпер совсем не поняла, что это значит, да и магия молчала.

— Я ненавижу бездействовать, — наконец произнёс он. — Врата откроются лишь на рассвете, а до него ещё вся ночь. Я мог бы…

— Отдохнуть, например, — предложила Пайпер, просияв.

— Нет, ни в коем случае, — озадаченно возразил Фортинбрас. — Как я могу отдыхать, когда Гилберт…

— А ты знаешь, — прервала она его, — что когда лечение раненого заканчивается, это означает, что после он начинает отдыхать? В ту же минуту. Это правда. Святой закон Земли.

— Стефан бы сказал мне, если бы в твоём мире был закон.

— Он просто ничего не понимает в целительстве. Я лучше знаю. Поверь.

Фортинбрас свёл брови к переносице.

— Это неправда.

— Жаль, что ты мне не веришь.

Она уже хотела убрать руки, — и так слишком долго держала их на щеках Фортинбраса, — но он быстро перехватил их и едва не с паникой уставился на неё. Чувство вины кольнуло Пайпер.

— Я верю тебе, — прошептал он.

— Элементали, — мягко рассмеялась Пайпер. — Я же пошутила.

— А я нет.

Заметив, как взгляд Фортинбраса скользнул к её губам, Пайпер вновь поддалась порыву и привстала на носочках. Он всегда на это вёлся — и так же, как и во все предыдущие разы, наклонился и поцеловал её.

Редкие поцелуи, от которых у неё всё внутри замирало — это всё, что они могли позволить себе во дворце, с ощущением нависшей над их головами опасности. Встречаясь в коридорах, когда вокруг никого не было, Пайпер могла без предупреждений обнять его, а Фортинбрас, помедлив немного, спросить, может ли он поцеловать её. Обсуждая прохождение Лабиринта и то, что им может встретится, со всеми остальными, она порой ловила на себе его взгляд и улыбалась так, что Фортинбрас краснел до кончиков ушей. Вместе с Николасом рассуждая, как сильно Лабиринт попытается ограничить их магию, Пайпер дожидалась, пока Николас решит проверить Твайлу, а после говорила Фортинбрасу, что хочет его поцеловать.

Только поцелуи. Она никогда не пыталась зайти дальше, зная, что торопится. Но и отказать Фортинбрасу не могла. Ей казалось, что ему это нравится. Что от этого он успокаивается и ему становится легче.

Он обнял её за талию и сделал шаг вперёд, подтолкнув дальше по коридору. Губы скользнули на шею, и Пайпер выдохнула, борясь с желанием ответить тем же. Иногда ей казалось, что она превращается во влюблённую дурочку, которой подавай сантименты и бессмысленную романтику. Но потом Фортинбрас просто смотрел на неё, и она была готова сказать ему, что окончательно влюбилась. Пайпер не была уверена, что так будет лучше: Фортинбрас вряд ли понимал, что такое влюблённость, и ей не хотелось ставить его перед фактом или требовать каких-то объяснений. Её