Или нет.

Они ведь собрались войти в Лабиринт, и неизвестно, что их ожидает. Пайпер никогда не знала, чего ожидать от будущего, — даже если у неё и были какие-то планы, которые совершенно точно могли воплотиться в реальности, — и сейчас боялась даже думать об этом. Лабиринт — легенда, миф, часть истории о сигридских богах. Сальваторов трое, ракатанов шестеро, а надёжного плана до сих пор нет. Худшая комбинация, которая только могла быть.

Пайпер гнала от себя мысли о провале, но не могла избавиться от них полностью.

Фортинбрас остановился, посмотрел на неё, и она поняла, что всё это время он медленно вёл её вперёд и продолжал целовать, отвлекая. Теперь же смотрел так, будто не решался о чём-то спросить и в то же время отчаянно хотел сделать это. На несколько мгновений Пайпер показалось, что Фортинбрас смотрит на неё с желанием, точно совпадавшим с тем, что чувствовала она.

— Хочешь остановиться? — спросила Пайпер.

Фортинбрас сглотнул и медленно помотал головой из стороны в сторону.

— Хорошо, — с улыбкой сказала Пайпер. — Тогда не останавливаемся.

Фортинбрас кивнул и, протянув руку в сторону, толкнул двери, оказавшиеся рядом. Пайпер постаралась скрыть удивление: Фортинбрас то ли догадался, что она хотела прийти в его покои и спокойно поговорить там (но, сорвавшись, всё равно начала раньше), либо просто решил, что так им точно никто не помешает.

Впрочем, она была не против.

Фортинбрас понял, что окончательно потерял контроль над мыслями и действиями, лишь после того, как Пайпер стянула с него камзол.

Она сама лежала на его кровати, в какой-то момент обвив ногами его бёдра, улыбалась, целуя его, и, кажется, была довольна происходящим. Её камзол прекрасного кремового цвета, который напоминал Фортинбрасу о первом омагском празднестве, на котором она была, лежал на полу. Как он там оказался? Пайпер сама сняла его? Он помогал ей? Он совсем этого не помнил.

Фортинбрас целовал Пайпер, нависнув над нею, позволял ей целовать его, и думал, что всё делает правильно.

Оторвавшись от её губ, Фортинбрас посмотрел ей в глаза и понял, что окончательно потерялся. Он не мог отвести завороженного взгляда от неё. Она сияла, как солнце, которого ему так не хватало, было такой же тёплой и ласковой. Непривычно тёплой и ласковой, настолько, что Фортинбрас с трудом верил, что она до сих пор рядом с ним. Не отвернулась после его неконтролируемых вспышек гнева, ошибок, Башни и недоверия с ненавистью, с которыми он столкнулся во Втором мире. После его злости на то, что он никак не сумел предотвратить бой с Гилбертом и Катоном. Она даже сумела объяснить ему, почему винить себя не следует, и так хорошо, что Фортинбрас ей поверил.

Он всё ещё хотел быть рядом с Гилбертом вопреки знанию, что Время больше ничем не может помочь. Фортинбрас знал, что Марселин ни за что не отойдёт от Гилберта, что Киллиан будет рядом, и знал, что ему сообщат, если что-то случится. Но до тех пор, пока Пайпер не ответила на его поцелуй в коридоре, думал, что его ничто не сможет отвлечь.

Пайпер была настоящим солнцем, и Фортинбрас искренне не понимал, почему она всё ещё светит для него. Он же…

Неправильный. Несовершенный. Сломанный.

Он хотел исчезнуть.

— Погоди, — пробормотал Фортинбрас, останавливая её пальцы, уже взявшиеся за низ его чёрной туники.

— Тебе не нравится? Мне остановиться?

В том-то и дело, что ему нравилось. Нравилось, как она целовала его, какими мягкими и сладкими, точно мёд, были её губы. Нравилось, как она касалось его — нежно, аккуратно и решительно одновременно, так, что всё внутри замирало в предвкушении. Нравилось, как её голос, немного хриплый и совсем чуть-чуть низкий в моменты, когда она что-то шептала, вызывал у него ни с чем не сравнимую истому.

Он точно не знал, как это называется, но ему нравилось всё то, что Пайпер делала с ним.

Однако он слишком долго жил исключительно ради других.

— Я думаю, что ты заслуживаешь лучшего.

Пайпер моргнула, а Фортинбрас почувствовал, как холодеют его пальцы. «Так будет лучше, — убеждал он себя, видя, как Пайпер задумчиво кусает нижнюю губу, и пытаясь прогнать мысли о том, как сильно он хочет вновь поцеловать её. — Так ведь будет лучше, да?»

— Тогда целуй меня, — с уверенностью сказала Пайпер и одарила его одной из своих ярчайших улыбкой.

Фортинбрас нахмурился.

— Что?

— Я думаю, — медленно произнесла она, — что ты — моё лучшее.

Фортинбрас только сильнее нахмурился. Как это может быть правдой? Он же неправильный, несовершенный, сломанный. Она — солнце и золото, а он — яд и хаос, в котором не выжить.

— Слушай, — Пайпер, заёрзав на месте, выпрямилась, села напротив него и посмотрела ему в глаза. Фортинбрас нервно сглотнул, поняв, что между их лицами не больше десяти сантиметров, а её ноги всё ещё обвивают его бёдра. — Если ты не хочешь целовать меня, не хочешь быть рядом и просто не хочешь — это нормально. Скажи мне об этом, и мы прекратим. Скажи, чего хочешь ты.

— Я? — хрипло повторил он. Пайпер уверенно кивнула, и Фортинбрас, видя, с какой надеждой она смотрит на него, даже подумать не посмел о том, чтобы соврать. — Я… Я хочу быть рядом с тобой. Я не знаю, как у людей это называется, не могу понять, как объяснить. Я хочу слышать твой голос, знать, что ты рядом, чувствовать тебя. Целовать тебя. Хочу, чтобы ты была счастлива.

— А ты будешь счастлив?

— Не знаю, — так же честно ответил он. — Это важно?

— Конечно! Нельзя всё время забывать про себя, Фортинбрас. Ты заслуживаешь любви и всего самого лучшего во всех мирах, и не бойся говорить об этом. Я в любом случае тебя поддержу.

— В любом?

— В любом, — уверенно повторила Пайпер.

Фортинбрас даже не предполагал, что всё зайдёт так далеко. Может быть, если бы он был прежним собой, — тем великаном, существовавшим до Вторжения, — нашёл бы подходящие слова, чтобы описать то,