— Вообще-то здесь мы впервые поцеловались.

— Правда? — вырывается у Лео. Ист был первым парнем, в которого Нина по-настоящему влюбилась, чего же удивляться их поцелуям. И все же для Лео слова Иста звучат очень интимно, как будто она читает личный дневник сестры.

— Правда. — Ист показывает на дорогу. — Вон там. С того места лучше всего видно океан. Я подумал, будет, типа, охренеть как романтично. — Он грустно усмехается. — Так и было.

— Это тогда ты сделал фотографии, которые хотел включить в слайд-шоу?

— Да, в тот день. — Ист с минуту молчит, затем продолжает тихим дрогнувшим голосом: — Она все время заставляла меня перечислять, за что конкретно я ее люблю. Все время. Мне казалось, она просто дурачится или дразнит меня. Теперь я жалею, что не говорил ей об этом чаще.

Лео смотрит на солнце и смаргивает слезы.

— И за что же ты ее любил? — спрашивает она, когда вновь находит в себе силы говорить.

Ист со стоном трет глаза.

— Ну, Лео, это же личное.

— Ты сам начал! — смеется Лео, но голос ее выдает. — Я не виновата, ты угодил в собственную ловушку!

— Господи, стремно-то как, — рычит Ист, затем выпрямляет спину. — Ладно, ладно. В общем… иногда, когда она была счастлива, то… смешно морщила нос. И…

— Вот так? — с улыбкой перебивает Лео, морща нос.

— Да, — кивает Ист, и Лео читает в его глазах облегчение и боль. — Именно так.

— Я помню. Сейчас вспомнила. А еще она делала вот так, когда ела что-то вкусное. — Лео и Ист со смехом начинают двигать плечами вверх-вниз, идеально точно имитируя ту, которую любили больше всего на свете.

— Ага. Типичная Нина.

Лео ненадолго задумывается, потом лукаво смотрит на Иста.

— Но по временам она бывала ужасной засранкой.

Закрыв лицо ладонями, Ист хохочет так, что едва не валится на землю.

— Помнишь, как она устраивала разборки на дороге?

— Боже! — восклицает Лео и тоже заливается смехом. — Она реально сломала клаксон в маминой машине, потому что сигналила без конца. Он просто не выдержал! А еще она часто злилась, когда была голодной.

— Поверь мне, я знаю, — говорит Ист. — Я как-то предложил ей перекусить, чтобы…

— Это было ошибкой.

— Огромной. — Ист откидывается назад, опершись на ладони. — А в девятом классе она обозвала нашего учителя испанского сексистом. Поначалу они сцепились из-за спряжения глаголов.

— Очень на нее похоже, — соглашается Лео.

— И не говори. А потом это вылилось в грандиозную перепалку, и она сыпала цитатами вроде того, что равенство — это экономическая привилегия, а я был таким тупым, понятия не имел, о чем она, но… — Ист смешно изображает выпученные от восторга глаза, словно персонаж из мультика, встретивший любовь всей своей жизни. — Я просто обалдел. После той ее речи я бы пошел за ней на любой урок. Но прежде чем я набрался смелости с ней заговорить, прошло три года. Я помню еще миллион всяких вещей. Как она любила Денвера. Как любила тебя. Много всякого. Когда умерла мама, наши дебильные соседи прислали открытку с дебильным текстом о том, что только лучшие люди рано покидают этот мир, потому что слишком для него хороши. Я тогда разозлился, типа, какого хрена, но после Нининой… — Он делает глубокий вдох, потом медленно выдыхает. — Когда она умерла, в глубине души я подумал: получается, так оно и есть.

— Открытки — самая жесть, да? — Лео помнит их все, присланные в первые дни после аварии, перед похоронами, — размытое пятно приторных фраз, выписанных нарочито-изящными буквами.

— Нет, не самая, — со смешком возражает Ист. — Самая жесть — это книжки. Тебе уже надавали?

Лео задумывается. Сразу за дверью до сих пор лежат нераспакованные посылки неизвестно от кого.

— Не знаю, может быть. Мама в последнее время не разбирает почту.

— Подожди, еще надают. После смерти мамы жена одного из папиных друзей прислала нам с братом книжку под названием «Будем друзьями по горю».

— Фу, — понимающе морщится Лео.

— Так что я тебя предупредил. Скоро они и до тебя доберутся, подожди еще месяцок. — Ист вздыхает, подается вперед, срывает травинку и принимается ее жевать. — Окружающие заставляют тебя быстрее справиться с горем, чтобы им самим стало легче. Не позволяй им этого, ладно?

Лео кивает, представив, как встает у парадной двери с железным дуршлагом на голове и при помощи массивной кухонной лопатки отбивает все летящие в дом нелепые книжки о проживании горя, все открытки с красиво выведенными надписями.

— Не хочешь рассказать, зачем сегодня в «Старбаксе» пряталась в туалете? — спрашивает Ист.

— Вообще-то нет, — отвечает Лео, но Ист продолжает сверлить ее взглядом, и она сдается. — Мы с Мэдисон, Оливией и Софи пошли по магазинам…

— Офигеть. И вы сказали Дилану, что Софи с вами?

— Не специально, так вышло. Дерьмовая ситуация, да?

— Да уж. Давай дальше. Ты и крутые девчонки устроили шопинг…

Лео хохочет, звук разносится по каньону.

— Прекрати, они классные!

— Что? Крутые девчонки всегда классные. — В глазах Иста вспыхивает озорной огонек, и Лео легонько пихает его в плечо.

— Короче, — продолжает она. — Я пошла с ними и вдруг почувствовала себя… не знаю, в ловушке, что ли. Как будто я напрочь разучилась находиться среди людей. Понимаешь, о чем я?

Ист сочувственно кивает.

— Конечно, — говорит он уже без всяких шуток.

— И как будто бы все знают, что Нина умерла, но ее никто не упоминает, даже словечком, и от этого мне кажется, что я тоже не вправе об этом говорить, и вот я притворяюсь, что все в порядке, но все на меня глазеют, и я сознаю, что, по идее, должна вести себя одновременно как Лео-До и Лео-После, а как это сделать, если я даже не знаю, как быть той Лео, которая есть сейчас? Извини, это все ужасно глупо.

— Нет, Лео, не глупо. Я полностью тебя понимаю. Полностью.

Лео вздыхает, проводит рукой по волосам и жалеет, что не захватила свитер потеплее.