Дядя, мама и пара родственников смотрят на Стеллу не очень одобрительно, и, вероятно, не потому, что у нее с учебой плохо, а потому что она явно говорила, как все хорошо, а теперь попалась на лжи.

Стелла роняет взгляд в свою тарелку, но вскоре находит выход из неловкой ситуации, попытавшись заткнуть мне рот очередным вариантом голубца из риса в виноградных листьях.

Но не тут-то было: я только начал отыгрываться.

— Вот сейчас вы все можете воочию наблюдать, насколько у Стеллы все плохо со шпионским ремеслом, — вещаю я. — Она любезно пытается закрыть мне рот очередной вкусняшкой — видите, да? У хорошей шпионки это должно получиться совсем беспалевно, чтобы ни я, ни вы не заметили этот ее «маневр». Но вы знаете, что я вам скажу? Это, на самом деле, хорошо. Стелла не годится для нормальной разведывательной работы, так что ее перспективы в жизни — до самой пенсии три рапорта по столу перекладывать. То есть, она до этой самой пенсии доживет, понимаете, да? А если на оперативную работу — то нет, там просто мрак. Были у нас не так давно учебные бои — так мы со Стеллой в паре оказались. По условиям «столкновения», она должна с автоматическим дробовиком и гранатами ворваться в дом, где находится условный «террорист», и обезвредить его. А террористом был я. Так вы не поверите — у нее дробовик и гранаты, а в итоге я ее зарезал… кхм, «условно». Её же, между прочим, ножом.

Этот выпад адресован лично против Стеллы: напомнив ей наш инцидент, я напомнил ей также и все ощущения от металла внутри, и долгое лечение. Она, до того красная от стыда, теперь начала зеленеть от злости.

— Ну куда ей на оперативную работу? — продолжаю вещать я. — Да никуда. Мозги есть — в аналитическом отделе самое место. И это, повторюсь, очень даже хорошо: у наших детей, если они будут, риск остаться без отца все-таки есть, профессия наша опасна и трудна, но зато точно не станут круглыми сиротами!

Слушатели кивают, соглашаются, мысленно, возможно, удивляясь, как такой вежливый я оказался таким бестактным, Стеллу малость трясет, Войс тихо давится от смеха. Ну, вот такая месть моя, подпортил поганке праздник.

— Уф-ф-ф, — картинно перевожу дух я, — все тут такое необычное и диковинное для меня, я едва ли десятую часть всего этого раньше едал… Отменная готовка, так что я малость того… переел. Вынужден отлучиться.

Я благополучно покинул праздничный зал и вышел в коридор. Для вида спросил у слуги — богато живут, однако! — где тут уборная, а сам ушки на макушке и нос по ветру.

Стелле предстоит понять одну вещь: месть — это такая штука, которая должна заставить травоядного любой ценой удержать хищника вдали от собственного стада. Такой природный механизм.

А Стелла сделала что? Сама привела его к себе домой. Такой мести впору давать премию Дарвина.[1]

* * *

Вечер, в целом, удался. После обеда были танцы, и на них я, к вящей злости Стеллы, танцевал в основном с ее младшей сестрой.

— С тобой, милая, мы еще натанцуемся, — красноречиво пообещал я ей так, чтобы все слышали. — Вот не далее, как этим вечером.

В итоге мы уехали, когда уже началось смеркаться. Я — довольный, Стелла — не очень. Ну и Войс в ярости.

— Идиотка хренова! — набросилась она на Стеллу, как только мы выехали за ворота. — Я уже молчу о том, что ты та еще змеюка, но додуматься притащить облигатного хищника на вегетарианский обед — это верх кретинизма. Голодного, твою ж мать, причем твоими же стараниями! Вот честное слово, я бы ухохоталась, если бы Владислав кому-нибудь в горло прямо за столом вцепился! Поделом бы тебе было!

Стелла вздохнула.

— Да, согласна, не очень умно и не очень гуманно. Но ты меня не поймешь, пока тебе кто-то не всадит в живот нож.

— Тот самый, который ты сама же и принесла, да? Помалкивай лучше и сворачивай вон к той закусочной!

Я, развалившись на заднем сидении, зевнул:

— Девочки, не надо ссориться по пустякам. И к закусочной тоже не надо.

Стелла резко вдавила в пол тормоз, обе девушки моментально уставились на меня.

— Только не говори, что ты и вправду затащил кого-то в темный угол и… — пробормотала Войс.

— Нет, что ты, я никого не съел. Я если ем кого-то — то только виновника своих бед, говорил же тебе, что в последний раз съел невиновного еще в бронзовом веке. Просто пускай Стелла сполна насладится своей местью. Она ведь травоядная, для травоядных месть — это инстинкт, прощать дано не всем, и кто я такой, чтобы за это судить. Ну а мне в жизни не раз от людей приходилось терпеть лишения похуже одного голодного дня, так что… В общем, надеюсь, ты довольна, Стелла.

Она засопела и тронулась с места.

— Да не то, чтоб очень. Такая вот эрзац-месть — это как разменяться на мелочи. Да и то, пытаться вот так уязвить тебя, с твоим-то долголетием — дело дохлое, я и раньше знала, что случались у тебя неприятности пожестче, нельзя столько прожить и не хлебнуть лиха, да?

— Угу.

— Хе-хе… Но ты знаешь, хоть ты по мне проехался основательно своими шуточками, все-таки я тоже изрядно повеселилась. Пихать облигатному хищнику в рот голубцы да баклажаны и наблюдать за его беспомощностью… что-то в этом есть. Ведь для тебя все это несъедобное, да?

Я хмыкнул.

— Вполне съедобное и даже отчасти приятное на вкус. Если б ты немного подумала, Стелла, то могла бы и сама догадаться, что волк, надевший овечью шкуру, вынужден уметь есть сено, иначе неспособность питаться «как все» его выдаст. То, что я из этой «травы» получаю очень мало калорий — другой вопрос, но я способен чувствовать вкус так же, как и вы.

— Ладно, облажалась я по полной, — признала Стелла. — Ты прав, вот просто взять и простить, не оставив за собой хотя бы малого последнего словца… сложно, да. В общем, будем считать, что мы квиты. Свернуть на заправку к Мак-Дональдсу?

— Я же говорю, что не нужно.

— Да блин. Мне больше не доставляют удовольствия твои