в министерстве народного просвещения и навсегда покинул Россию. Ближе узнав стремле­ния правящих кругов, Лилиенталь убедился в справедливости опа­сений, высказанных ему старцами Виленского собрания, и счел нужным исполнить публично данное обещание. Из страны, где еврей мог угодить правительству «только поклонением греческо­му кресту» (выражение Лилиенталя в его воспоминаниях), он ушел в страну свободы, в Соединенные Штаты Северной Америки, где занимал пост раввина-проповедника до своей смерти (умер он в Цинциннати, в 1882 г.).

§ 25. Сокращение автономии. Экономический застой

Как только была объявлена школьная реформа, отменившая автономию школы, правительство приступило к осуществлению вто­рого пункта своей программы — уничтожению общинной автоно­мии. 19 декабря 1844 г. появился указ о «подчинении евреев в городах и уездах общему управлению, с уничтожением кагалов». Все административные функции кагалов передаются полицейским учреждениям, а хозяйственные — городским думам и ратушам; выборного кагального управления больше не существует. Проведенная до конца, такая «реформа» должна была бы привести к упразднению самой общины вне тесных пределов синагогального прихода, если бы одновременно последовало полное податное уравнение еврейского населения с христианским; но правительство не хотело расстаться ни со специальными еврейскими налогами, ни с исключительным порядком еврейской рекрутской повинности. Ради сохранения этого неравенства, пришлось смягчить нанесенный еврейскому самоуправлению удар: были оставлены институты «рекрутских старост» и сборщиков податей, назначаемых еврейскими общинами. Эти остатки кагала, как органа фиска, составляли отныне суррогат общинного самоуправления. Уже деморализованный, как правительственный агент по исполнению ужасной рекрутской повинности, кагал все более терял свое былое национальное значение.

Оставив кагалу функцию простого сборщика податей и вербовщика рекрутов, правительство забрало в свои руки дело расходования податных сумм. Одновременно с указом о кагале было опубликовано новое «Положение о коробочном сборе». Давнишний сбор с употребления мяса, которым раньше свободно распоряжались кагалы, был еще в 1839 г. поставлен под контроль администрации и муниципалитета; по новому же статуту расходованием сумм коробочного сбора, отдаваемого в откуп, распоряжается губернская администрация, обязанная заботиться, чтобы из этих сумм прежде всего покрывались недоимки общин по государственным налогам, затем расходы на содержание казенных училищ, на поощрение еврейского земледелия и на местную благотворительность. Специально для устройства казенных еврейских училищ правительство, подражая австрийскому образцу, установило свечной сбор (с субботних свечей) — налог на религиозный обряд, предоставленный всецело в распоряжение министерства народного просвещения. Так, по мере разрушения общинной автономии, самообложение превращалось в административное обложение, что усиливало податное обременение масс и делало это бремя и морально более тягостным. «Такса» (мясной сбор по откупной системе) стала с тех пор одною из язв еврейских общин. Откупщики «таксы» из местных богачей деспотически властвовали в общинах и обирали бедную массу. И тут гнет вел к деморализации.

Как ни старалось правительство действовать дипломатично, остановив поток репрессий на время осуществления школьной реформы, дабы не усилить в народе недоверия к реформе, оно, однако, долго удержаться не могло. Оставленный в запасе третий пункт программы Еврейского комитета — воздействие репрессивными способами на экономическую деятельность евреев — требовал своей очереди и прорывался из недр канцелярий в жизнь раньше, чем это допускали тактические соображения. 20 апреля 1843 г., в самый разгар просветительной кампании, внезапно последовал короткий указ, в виде собственноручной резолюции царя на докладе комитета министров, следующего содержания: «Всех евреев, живущих в 50-верстной полосе вдоль границы с Пруссией и Австрией, вывести внутрь губерний, предоставя имеющим собственные дома продать их в двухгодичный срок, и исполнить без всяких отговорок». Получив этот строгий указ, Сенат сначала остановился пред вопросом: есть ли это подтверждение старого закона о выдворении евреев только из пограничных сел и деревень, или же это — новый закон об изгнании из всех пограничных пунктов, даже из городов и местечек. Вследствие резкого и решительного тона царской резолюции Сенат разъяснил вопрос в смысле полного изгнания, и это разъяснение было царем одобрено, причем срок выселения владельцев недвижимости был продлен еще на два года, а разоряемым было обещано временное освобождение от податей. Новая катастрофа, обрушившаяся на тысячи семейств в Литве и Украине, вызвала крик ужаса в пограничной полосе и даже за границей. Полиция требовала от обреченных на изгнание, чтобы они указали место, куда они намерены переселиться, но 19 общин заявили, что не знают, куда им идти, и останутся на местах, пока их не выдворят силою. Общественное мнение на Западе возмущалось: в немецких, французских и английских газетах появились резкие статьи по поводу политики «новой Испании». Некоторые еврейские общины Германии отправили русскому правительству петиции об отмене страшного указа. Были даже попытки дипломатического воздействия. Во время пребывания Николая I в Лондоне некоторые английские сановники просили его о смягчении участи евреев. Правительство, однако, не уступило бы всеобщему протесту, если бы не оказалось, что указ невозможно практически осуществить без опустошения целых городов, отчего пострадали бы интересы казны. Роковой указ не был формально отменен, но прави­тельство не настаивало на его применении.

Между тем Еврейский комитет сносился с генерал-губернато­рами о способах осуществления намеченной радикальной меры — «разбора» евреев по классам. Предполагалось разделить всех евреев в России на два разряда: «полезных» и «бесполезных»; к первому от­нести гильдейских купцов, цеховых ремесленников, земледельцев и тех мещан, которые владеют недвижимостью, приносящею опреде­ленный доход; всех же прочих мещан, лишенных имущественного ценза и определенного дохода, т. е. всю массу мелких торговцев и бедняков, признать «бесполезными» или вредными и подвергать их усиленной рекрутчине и еще большим правоограничениям. На зап­рос министерства внутренних дел о целесообразности такого «раз­бора» получился резко отрицательный отзыв от новороссийского ге­нерал-губернатора М. С. Воронцова. Находясь в отпуске в Лондоне, этот сановник, несколько «испорченный» английским либерализмом, послал в Петербург записку, которую просил представить импера­тору (окт. 1843). «Смею думать, — говорилось и записке по поводу выделения «бесполезных» евреев, — что самое название «бесполез­ных» для нескольких сотен тысяч людей, по воле Всевышнего издревле живущих в империи, и круто и несправедливо. Проект считает бес­полезными всех тех многочисленных евреев, которые занимаются или мелочною покупкою продуктов у первых производителей, дабы их доставлять оптовому купцу, или полезною продажею потребителям товаров, получаемых от оптового продавателя. Рассуждая бесприст­растно, нельзя не удивиться, что сии многочисленные торговцы счи­таются бесполезными и, следовательно, вредными, тогда как они мелкими, хотя оклеветанными, промыслами помогают, с одной сто­роны, промышленности сельской, а с другой — торговой». Ворон­цов называет проект сортировки евреев «кровавою операцией над целым классом людей» и выражает опасение, что это вызовет за границей нарекания на русское правительство. Действительно, даже в буржуазной Европе должен был вызвать недоумение про­ект, который