промысел. К северу от города Енисейска земледелием занимаются весьма мало. Во всей Анциферовской волости, которая простирается от устья Кеми на юге, до Низеровского зимовья на севере, т.е. верст на 600 в длину, распахивается никак не более 1000 десятин. К северу от Назимовой рожь уже не сеется, и Ворогова — последняя деревня, в которой сеют ячмень. Разведение картофеля простирается до Имбатска, репа же. редька и капуста родятся даже и в Туруханске. Главным препятствием для успехов земледелия, кроме суровости климата, полагается бесплодие земли по правой стороне Енисея и низменное, подверженное наводнениям положение левой стороны. Кроме того, говорят, что левая сторона болотиста и во многих местах совершенно бесплодна, так что селянину часто приходится сеять хлеб в 40 или 60 верстах от берега реки,золотых приисков и развившейся отсюда дороговизной всех жизненных припасов. Отдаленный и бедный продуктами Туруханский край, которому золотые прииски не могут доставить никакого существенного вознаграждения, страждет от них наиболее. Чтобы спасти жителей его от голодной смерти, правительство решило снабжать их пищевыми средствами в продолжение всей зимы, конечно, заимообразно, но едва ли они когда-нибудь уплатят этот долг.

Эти государственные нищие образуют особенный микрокосм, не лишенный интереса для наблюдательного путешественника. Тут он встретит и русских, и поляков, и тунгусов, и т.д. В религиозном отношении здешнее народонаселение разделяется на два главных класса: к одному принадлежат православные греко-российские исповедания, к другому — духоборцы, скопцы, раскольники, католики, протестанты, евреи, магометане и все поклонники самоедского, остяцкого и тунгусского верований. Православные — большей частью люди, которых в Сибири обозначают именем несчастных, т.е. сосланные за воровство, контрабанду, побеги и другие преступления. Между ними попадаются и такие, которые, если только верить им, были господами и имели поместья; большая же часть ссыльных в Туруханском округе — из крепостных. Но теперь, несмотря на прежнее различие состояний и отношений, они все почти совершенно равны, потому что несчастье имеет свойство уравнивать все внешние отношения. Но зато в нравственном отношении оно действует весьма различно: иных оно украшает, других, напротив, ожесточает. Грубые преступники обыкновенно обнаруживают холодность, равнодушие и закоснелость, часто жалуются на несправедливое решение и вместо смиренного раскаяния наглы и дерзки. Те, которые не совсем еще закоснели в школе преступления, мягче, порядочнее и постоянно тоскуют по родине. Религиозные преступники несут, разумеется, крест свой терпеливо: они считают себя мучениками за веру и ожидают за свои страдания награды в той жизни. Из них особенно замечательны духоборцы. К ним невольно привлекает сама физиономия их, которой они резко отличаются от большей части остальных жителей этого края. Красивые лица их не обезображены даже морщинами и складками, отмечающими обыкновенно преступника. У духоборца чело постоянно ясное, открытое, он часто подымает мечтательные взоры к небу, часто видите вы его тихо молящегося в обширном храме природы, единственном, который у него есть и который он признает храмом. Во внешнем обращении он тих, прост и молчалив. Он не хвастает, подобно остальным ссыльным, своим прежним и не унижается до низкопоклонничества и льстивых речей, которые так приторны в устах природного сибиряка. Он чрезвычайно трудолюбив, гостеприимен без расчета, услужлив и послушен во всем, что не касается до его религиозных убеждений.

Расчетливостью и трудолюбием он даже и в Туруханском крае добивается до благосостояния, которого не знают остальные поселенцы, рассчитывающие на скорое освобождение и потому живущие день за днем. Последние, кроме жалкого жилья, не имеют почти ничего необходимого не только для удовольствия, но даже и для удобств жизни. У духоборцев, напротив, найдешь много и такого, что никак не ожидаешь встретить в этих странах. Упомяну только об их садиках и огородах, богатых прекрасными корневыми растениями, цветущим маком, астрами, геранями и т.д. Более нежные растения они держат в горшках, и я не раз любовался, глядя, как какая-нибудь бедная ссыльная девушка с нежностью ухаживает за своими цветками, которые, подобно ей, перенесенные под холодное небо севера, вянут и блекнут.

В пустыне, в которой мы теперь находимся, путешественнику чрезвычайно трудно отыскать себе покойный угол, удобный для литературных занятий. Даже и духоборцы, несмотря на свое трудолюбие, живут в низеньких хижинах, потому что в Туруханском крае честный труд селянина едва-едва приносит и столько, сколько нужно на удовлетворение самых необходимых житейских потребностей, куда ж тут думать о постройке порядочного дома. Есть, конечно, и тут два или три зажиточных крестьянина, занимающихся торговлей, у которых есть и лишняя комната, убранная зеркалами, иконами и чайным прибором, но я тотчас же убедился, что она только для показа, а отнюдь не для гостеприимства.

При таковой бесприютности какой радостью преисполняется сердце путешественника, когда наконец при впадении Нижней Тунгуски он завидит стены монастыря. Естественно, он надеется, что вот здесь-то он положит свой страннический посох и отдохнет от всех трудностей. Но и эта надежда обманывает, ибо в старом развалившемся монастырском здании едва находит себе убежище и седовласый наместник. Засим путешественнику остается только одно пристанище — страшный Туруханск, до которого отсюда только верст тридцать. Чтобы рассеять тоску, возбуждаемую близостью этого города, займемся на пути к нему легендой, прославившей оставляемый нами монастырь.

В своих записках о Енисейской губернии Пестов начинает эту легенду, очевидно, неверным известием, что город Туруханск, или Мангазея, как он прежде назывался, в 1600 году находился в 400 верстах дальше к северу на берегу Енисея, там, где в настоящее время находится село Хантайка[137]. В то время, говорит Пестов, город этот был в цветущем состоянии и имел много жителей. У одного из богатейших купцов города жил в приказчиках герой легенды Василий по прозванию Мангазейский[138]. Так как это был человек набожный, верный и честный, то хозяин и вверил его надзору все свое имущество. Случись же такое несчастье, что в одну ночь, когда Василий был в церкви у заутрени, пришли воры, взломали амбары и похитили большую часть имущества; купец заподозрил Василия в стачке с ворами и предал его в руки воеводе с тем, чтобы тот вынудил у него признание. Юношу пытали, но он не захотел дать ложное против себя показание, и ожесточенный купец ударил его по голове так сильно, что он тут же упал мертвый. Его объявили закоснелым преступником, и труп его был без всяких обрядов выброшен в поле на съедение псам. Прошло после этого события с лишком полстолетия, как в монастыре Св. Троицы близ Туруханска произошло следующее чудо. Настоятель и основатель монастыря Тихон ночью, стоя на молитве, послышал голос с неба, повелевавший ему идти в покинутую уже