мне земли. Ваш надел, пожалуй, самый маленький в герцогстве. И, насколько я вижу, большая часть земель отвратительного качества. Вряд ли заболоченные земли приносят вам хороший доход.

Я хотела было возразить, что все налоги выплачены своевременно, но закрыла рот и решила не спорить: пусть он выскажется точнее. Какие, собственно, у него ко мне претензии? Герцог между тем, выдержав паузу, продолжил:

-- Я хочу выкупить ваши земли.

Признаться, я слегка растерялась. Земли и впрямь незавидные. А то, что я осушаю болото, он вряд ли знает. Так на кой черт ему самому этакое богатство? Не дождавшись от меня ответа, герцог продолжил:

-- Я знаю, что ваша деревня стала меньше за последние годы почти вдвое, что крестьяне не в состоянии содержать вас и одновременно платить королевскую долю. В то же время я понимаю, что вы слабая и беззащитная вдова, и не хочу вас обижать. Я предлагаю вам небольшой дом в городе, пожизненный пенсион в четыре золотых ежемесячно и титул баронессы Фрус. Поверьте мне, барон хоть и пожилой человек, но прекрасный воин, и будет вам добрым мужем.

Если до этого, бросая взгляд на герцога, я получала некое эстетическое удовольствие, то это предложение вызвало во мне только злость. Болото, которое через два-три года высохнет и со временем превратится в прекрасную плодородную землю, огромное по площади. Нельзя сказать, что для нищей дамочки герцог предложил что-то недостойное или попытался забрать землю за копейки, но я-то при таком раскладе теряла почти все!

Я смотрела в свою полупустую чашку на остывающую янтарную жидкость и размышляла. Что брак с Розером, что брак с этим самым стариком, которого сватал герцог, были мне весьма не по душе. Но, похоже, в этом мире молодой вдове жить по своему разумению все равно не дадут.

При браке со стариком я получаю пенсию в сорок восемь золотых в год. Это немало, но и расходы в городе будут значительно выше, чем в деревне. Кроме того, совершенно неизвестно, как этот почтенный старец отнесется к моей идее удочерить Элли. Вполне возможно, у него будут какие-то свои планы. А девочка ему чужая.

Брак же с Розером, как ни противен был мне этот козел, оставлял за мной полностью мою вдовью долю и даже слегка приращивал её. Кроме того, на мои личные нужды я спишу по брачному контракту сумму чуть меньше. Зато для барона Варуша Элли – кровная родственница. Я смогу удочерить девочку и заниматься ее воспитанием. В том, что барон согласится на мои условия, я не сомневалась.

Так что, помолчав еще минуту, я подняла взгляд на этого неприятного красавчика и спокойно ответила:

-- Благодарю за предложение, ваша светлость, но весной состоится мое бракосочетание с нынешним бароном Розером. Поэтому я вынуждена отвергнуть ваше, без сомнения, очень великодушное предложение.

Герцогу настолько явно не понравились мои слова, что он нахмурился и забарабанил пальцами по столу. Я молча и терпеливо ждала его следующих слов и, к сожалению, дождалась.

-- Баронесса, а не могли бы вы объяснить мне, почему я дважды встречал вас на городском рынке в наряде крестьянки? Вам не кажется, что вы некоторым образом наносите урон титулу?

С этим выражением «урон титулу» я уже сталкивалась, когда беседовала с мэтром Бульдором. Уточнять у него я постеснялась – такие вещи любой высокородные должен знать чуть ли не с рождения. Но по некоторым фразам, что мэтр говорил, я предположила, что «урон титулу» – некое общественно-порицаемое поведение, которое показывает дворянина в невыгодном свете.

Кроме того, я хорошо помнила день чтения завещания и условия, которые могли превратить маленькую Элли из дворянки в простолюдинку: на ее содержание должна была тратиться определенная сумма, и уменьшать ее непозволительно. То есть, дворянин должен быть всегда прилично одет, вести себя согласно своему статусу и располагать некоторым количеством свободных денег. Единственное, чего я не знала и узнать не могла, это: какое наказание возможно для нарушителей.

Признаться, от его слов я растерялась. И совершенно не зная, что ответить, ляпнула:

-- Помнится, ваша светлость, во время этих встреч вы тоже напоминали собой не слишком богатого горожанина. Раз уж вы усматриваете нарушение в моем поведении, то, думаю, отвечать за такое нарушение мы должны вместе.

С минуту ничего не происходило, хотя лицо его странным образом начало подергиваться. Казалось, он не вполне владеет собой, но потом герцог, не выдержав, расхохотался, и я успокоилась: это не эпилептический припадок, просто красавчик сдерживал смех.

Именно пока он так веселился, я и поняла, что герцог не так молод, как казалось раньше: прорезались морщинки, которые в состоянии покоя были совсем незаметны. Догадалась, что ему чуть больше тридцати, но совершенно не представляла, как реагировать на его веселье. Закончив ржать, его светлость прямо пальцами, не прибегая к носовому платку, вытер набежавшие в уголки глаз слезы и сказал:

-- Я восхищен, госпожа Розер! Мне приходилось встречать дерзких женщин, но вы обогнали всех! Еще никто не называл мой охотничий костюм, которые сшил лучший мастер столицы, одеждой горожанина! Мэтр Спинт проклял бы вас за такие слова. Если бы вы знали, сколько он берет за свою работу!

Я была раздосадована этой насмешкой, поэтому фыркнула в ответ:

-- Не представляю, за что ваш мастер дерет такие деньги! Я бы придумала костюм гораздо лучше и удобнее, пусть я и не столичный мастер.

Герцог все еще улыбался, при этом довольно дружелюбно. Однако, услышав мои слова, он как-то небрежно, острым углом, заломил левую бровь, недоверчиво склонил голову чуть набок и скептически спросил:

-- Вы уверены, баронесса Розер, в своих словах?

-- Разумеется, – пожала плечами я. – Не хочу вас обидеть, господин герцог. Но кроме добротных материалов, ваш костюм не отличается ничем: никакими удобствами или красотой от одежды горожан. Причем, - с некоторым ехидством в голосе добавила я, – от одежды небогатых горожан.