Это не было её главным приоритетом и первоочередной задачей, но раз уж Гарри упомянул…

— Увы, не получится, — рассудительно сказал Гарри. — Слишком многие будут разговаривать со мной, но не с тобой… И мне очень жаль, но некоторые из них взяли с меня обещание не пересказывать наши разговоры кому-либо ещё. Прости, но я не думаю, что ты сможешь чем-то помочь в этом деле.

— Что ж, понятно, — глухо ответила Гермиона. — Прекрасно. Ты сделаешь всё сам. Ты соберёшь все улики, опросишь всех подозреваемых, а я буду просто сидеть в библиотеке. Дай мне знать, когда окажется, что во всём виноват профессор Квиррелл.

— Гермиона… Почему так важно, кто именно это сделает? Разве не важнее сам результат, чем то, кто именно его получит?

— Думаю, ты прав, — ответила Гермиона. Она закрыла лицо руками. — Думаю, теперь это не имеет значения. Теперь все будут думать — я знаю, это не твоя вина, Гарри, ты был… ты был Хорошим, ты вёл себя как истинный джентльмен, — но что бы я ни делала теперь, все они будут думать, что я просто… просто кто-то, кого ты спасаешь, — она замолчала, потом закончила дрожащим голосом: — И, возможно, они будут правы.

— Эй, стой, погоди минуточку…

— Я не умею запугивать дементоров. Я могу получить «Великолепно» на уроке Заклинаний, но я не умею запугивать дементоров.

Гарри быстро огляделся по сторонам.

— У меня есть таинственная тёмная сторона! — прошипел он, когда убедился, что вокруг никого нет, кроме парня в дальнем углу, который порой посматривал в их сторону, но находился слишком далеко, чтобы расслышать их даже без барьера Квиетуса. — У меня есть тёмная сторона, которая определённо уже не ребёнок, и кто знает, какая ещё безумная магическая чертовщина творится у меня в голове... Профессор Квиррелл утверждает, что я могу стать кем угодно, кого только смогу себе вообразить. Это ведь всё жульничество, разве ты не понимаешь, Гермиона? Благодаря поблажке от школьной администрации — я не имею права тебе о ней рассказывать — Мальчик-Который-Выжил может уделять занятиям больше времени каждый день. Я жульничаю, а ты всё равно лучше меня на уроках Заклинаний. Я… вероятно, я не… вероятно, Мальчика-Который-Выжил неправильно называть ребёнком — а ты по-прежнему с ним соперничаешь. Неужели ты не понимаешь, что если бы люди не обращали столько внимания на меня, то, вероятно, считали бы, что ты станешь самой могущественной ведьмой столетия? Ты же можешь одна сразиться с тремя хулиганами-старшекурсниками и победить!

— Я не знаю, — ответила она дрожащим голосом, снова закрывая лицо руками. — Всё, что я знаю — даже если всё это правда — никто больше не разглядит во мне меня. Никогда.

— Ладно, — сказал Гарри, помедлив. — Понимаю, что ты хочешь сказать. Вместо исследовательской группы Поттер-и-Грейнджер получается Гарри Поттер и его лаборантка. Хм… У меня идея. Давай я пока не буду заниматься вопросом, как заработать деньги? Ведь долг не вступит в силу, пока я не окончу Хогвартс. Тогда ты можешь сделать всё сама и показать миру, на что способна. А если ты между делом раскроешь секрет бессмертия, мы посчитаем это за бонус.

Мысль, что Гарри уверен в её способности найти решение, была похожа… Была похожа на сокрушающее бремя ответственности, рухнувшее на бедную травмированную двенадцатилетнюю девочку, и ей захотелось обнять его за то, что он преподнёс ей способ восстановить своё самоуважение как героини, и это при том, что она была ужасной и грубо разговаривала с ним всё то время, пока он был для неё куда лучшим другом, чем она когда-либо была для него, и было здорово, что он всё ещё думает, что она что-то может, и…

— У тебя есть какой-нибудь удивительный рациональный приём, который ты применяешь, когда твои мысли начинают разбегаться? — наконец сказала она.

— Обычно я идентифицирую различные желания, даю им имена и рассматриваю, как отдельных индивидуумов, а потом позволяю им спорить у себя в голове. Чаще всего это мои пуффендуйская, когтевранская, гриффиндорская и слизеринская стороны, мой Внутренний критик и копии тебя, Невилла, Драко, профессора МакГонагалл, профессора Флитвика, профессора Квиррелла, папы, мамы, Ричарда Фейнмана и Дугласа Хофштадтера.

Гермиона задумалась, не попробовать ли сделать то же самое, но тут её Здравый смысл заявил, что это может быть опасной затеей.

— У тебя в голове есть копия меня?

— Конечно! — ответил Гарри. Неожиданно он почему-то слегка заволновался: — Ты хочешь сказать, у тебя в голове нет копии меня?

Гермиона осознала, что у неё в голове действительно есть копия Гарри, которая говорит в точности его голосом.

— Теперь, когда я об этом задумалась, меня это слегка нервирует, — сказала Гермиона. — У меня в голове в самом деле есть копия тебя. Прямо сейчас она мне твоим голосом объясняет, что это совершенно нормально.

— Хорошо, — серьёзно ответил Гарри. — То есть я не понимаю, как можно быть друзьями без этого.

Она продолжила читать, а Гарри по-прежнему сидел и смотрел на страницы через её плечо. Видимо, его это устраивало.

Так она дошла до номера семьдесят, Катарины Скотт, которая, судя по всему, изобрела способ превращать мелких животных в лимонные торты, и, наконец, набралась смелости заговорить.

— Гарри? — окликнула она (и немного отодвинулась от него, хотя и не заметила этого). — Раз у тебя в голове есть копия Драко Малфоя, значит ли это, что вы с Драко Малфоем друзья?

— Ну… — Гарри вздохнул. — М-да, я всё равно собирался с тобой поговорить об этом. Наверно, чем скорее, тем лучше. Как же это объяснить… я его совращал.

— Что ты имеешь в виду под «совращал»?

— Переманивал его на Светлую сторону Силы.

Она так и застыла с открытым ртом.

— Ну, знаешь, как Император и Дарт Вейдер, только наоборот.

— Драко Малфой, — произнесла она. — Гарри, ты вообще представляешь…

— Да.

— …что Малфой говорил про меня? Что он сделает со мной,