Прекрасно, я принимаю твои условия.

— Он сказал, что согласен на её предложение, и что она должна бросить свою палочку, чтобы он мог убить её. А потом Тёмный Лорд ждал, просто ждал. Я... я не знаю, о чём думала Лили Поттер, это вообще не имело смысла, то, что она сказала, непохоже было, чтобы Тёмный Лорд убил её и потом просто ушёл, он ведь пришёл за мной. Лили Поттер ничего не сказала, и тогда Тёмный Лорд начал смеяться над ней, это было ужасно, и... и она попробовала единственное, что ей оставалось кроме того, чтобы бросить меня или просто сдаться и умереть. Я не знаю, могла ли она вообще это сделать, могло ли у нее сработать заклинание, но, если подумать, ей нужно было хотя бы попытаться. Последнее, что она произнесла, было «Авада Ке...» — но Тёмный Лорд начал своё заклинание, как только она сказала «Ав», и он произнёс его меньше, чем за полсекунды, а потом была вспышка зелёного света, а потом... потом...

— Хватит.

Медленно, как утопленник, всплывающий к поверхности, Гарри вернулся из того места, где он только что был.

— Хватит, — хрипло повторил профессор Зельеварения. — Она умерла... Лили умерла без боли, да? Тёмный Лорд не... не сделал с ней ничего перед тем, как убил?

Она умерла с мыслью, что потерпела поражение, и что теперь Тёмный Лорд убьёт её ребёнка. Это больно.

— Он... Тёмный Лорд не пытал её, — сказал Гарри. — Если вы об этом спрашиваете.

За его спиной щёлкнул замок, и дверь распахнулась.

Гарри ушёл.

Это было в пятницу, 10 апреля 1992 года.

Глава 87. Гедонистическая осведомлённость

Четверг, 16 апреля 1992 года.

Школа почти опустела: девять десятых учеников уехали на пасхальные каникулы, и среди них почти все, кого она знала. Сьюзен осталась, потому что её двоюродная бабушка была очень занята, и Рон тоже остался, хотя она не знала, почему — может быть семья Уизли бедна настолько, что кормить всех детей лишнюю неделю для них затруднительно? Получилось неплохо, ведь Рон и Сьюзен были как раз среди тех немногих, кто ещё разговаривал с ней. (По крайней мере, среди тех, с кем ей и самой хотелось разговаривать. Лаванда по-прежнему была с ней мила, и Трейси, хм, Трейси тоже, но ни та, ни другая не принадлежали к числу людей, с которыми действительно приятно провести час-другой. И в любом случае, они обе уехали на каникулы).

И раз уж Гермиона не могла поехать к себе домой (а ей не разрешили поехать домой, её родителям солгали, что у неё Светящаяся ветрянка), то почти пустой Хогвартс был лучшим из имеющихся вариантов.

Она даже могла ходить в библиотеку, и никто на неё не глазел, ведь уроков не было, и ученики не сидели над домашней работой.

Кто-нибудь мог бы ошибочно подумать, что Гермиона целыми днями бродила по коридорам и рыдала. О да, она много плакала первые два дня, но двух дней было вполне достаточно. В книгах, которые одолжил ей Гарри, упоминалось, что даже парализованные после автомобильных катастроф люди спустя шесть месяцев были далеко не так несчастны, как они ожидали. Равно как и победители лотерей через шесть месяцев не были настолько счастливы, как они предполагали. Уровень счастья возвращался к базовому значению, и жизнь продолжалась.

На страницу книги, которую она читала, упала тень. Гермиона крутанулась на месте, её палочка, спрятанная до того на коленях, взметнулась и оказалась направлена прямо в удивлённое лицо…

— Прости! — сказал Гарри Поттер, поспешно поднимая руки и демонстрируя, что одна из них пуста, а в другой только маленький мешочек из красного бархата. — Прости. Я не хотел тебя напугать.

Повисло ужасное молчание. Сердце билось всё чаще, ладони вспотели, а Гарри Поттер просто смотрел на неё. В первое утро остатка её жизни она чуть не заговорила с ним, но когда она спустилась к завтраку, Гарри Поттер выглядел настолько жутко, что она не стала садиться с ним рядом, а просто тихо поела в своём маленьком пузыре отчуждения, и это было ужасно, но Гарри не подошёл к ней, и… и с тех пор она с ним не разговаривала. (Не так уж трудно избегать всех, если держаться подальше от гостиной Когтеврана и выбегать из класса прежде, чем с тобой смогут заговорить.)

И всё это время ей хотелось знать, что Гарри думает о ней теперь. Ненавидит ли он её за то, что ему пришлось отдать все свои деньги, или, может, он в неё действительно влюблён и поэтому так поступил, или, наоборот, решил, что она недостойна его общества, потому что она совершенно не умеет пугать дементоров… Она боялась встретиться с ним лицом к лицу, боялась и всё. Бессонными ночами она размышляла, что теперь думает о ней Гарри, и ей было страшно, и она избегала мальчика, отдавшего всё своё состояние, чтобы спасти её, и она была маленькой неблагодарной дрянью и ничтожеством, и…

Тут она увидела, как Гарри запустил руку в свой мешочек из красного бархата и достал оттуда конфету в виде сердечка, завёрнутую в красную фольгу, и её мозг растаял, как шоколад, оставленный на солнце.

— Я хотел дать тебе больше времени, — сказал Гарри Поттер, — но я прочитал теории Критча о гедонизме и о том, как тренировать своего внутреннего голубя и как маленькие непосредственные положительные и отрицательные отклики втайне управляют почти всем, что мы делаем, и мне пришло в голову, что ты, должно быть, избегаешь меня, потому что я вызываю у тебя отрицательные ассоциации, а мне бы совершенно не хотелось оставлять всё, как есть, и дальше, ничего не предпринимая, поэтому я раздобыл у близнецов Уизли мешочек с шоколадными конфетами и теперь просто буду давать их тебе по одной каждый раз, как ты меня увидишь, в качестве положительного подкрепления, если, конечно, ты не возражаешь…

— Дыши, Гарри, — машинально сказала Гермиона.

Это были